Читать «Второй Салладин» онлайн - страница 17

Глава 3

Он предполагал, что за ним будут охотиться, но это не имело значения и не особенно страшило его. За ним уже кто только не охотился – иракская армия и полиция, арабы, иранцы, даже курды. Теперь вот американцы.

Но что они могут? Он ведь в горах. Улу Бег чувствовал себя здесь почти как дома, все вокруг было ему знакомо. Он родился и вырос в горах и сражался тоже в горах, а эти горы хотя во многом и отличались от его родных, столь же во многом их повторяли.

Они назывались Сьерритас и тянулись от границы к северу на двадцать или тридцать километров, прежде чем превратиться в суровую пустынную равнину по пути к американскому городу Тусону.

Это были обширные предгорья, поросшие невысокими дубами и зловредными колючками, пробивающимися сквозь каменистую почву, до тех пор, пока на высоте пяти тысяч футов все это резко не превращалось в камень, пик, скалистую вершину, голую, бесплодную и неприступную. Пословица утверждала, что каждая гоpa – крепость, и здесь, на высоте, он чувствовал себя в безопасности, словно за крепостной стеной.

Пускай приходят. Свое мастерство он постигал в сотне переделок и еще в сотне оттачивал, в горах он даст сто очков вперед кому угодно. Впрочем, сомнительно, чтобы американцы попытались взять его. Ему говорили, они превыше всего ставят свои удовольствия, а не отвагу. И все же вдруг против него пошлют Джарди?

Курд помедлил на краю скалы, глядя на возвышающиеся вокруг пики, тускло-коричневые на ярком солнце. Повсюду, куда ни взгляни, царили покой и безмолвие, один лишь ветер овевал его лицо.

А вдруг свыше предначертано, что против него пошлют Джарди? Вдруг такова воля Всевышнего?

Кто знает, какова воля Всевышнего? Что толку об этом беспокоиться? И все же, все же...

Однако здесь, в глуши горных вершин, помимо безопасности он получал еще кое-что. Свободу. Свободу думать как курд, двигаться как курд, свободу быть курдом. Здесь его не угнетала необходимость носить чужую маску, что давалось ему труднее всего.

"Ты должен стать одним из них, – напутствовали его. – Но это будет несложно. Американцы заняты исключительно самими собой. Они не видят дальше своего носа. Но разумеется, тебе придется немного изменить свои привычки. Согласен?"

"Да, – отвечал он. – Научите меня. Я пойду на любые жертвы, заплачу какую угодно цену. Моя жизнь – прах. Она лишь орудие моего возмездия".

"Превосходно, – похвалили его. – Твоя ненависть чиста и ничем не замутнена, ее необходимо подпитывать. Она даст тебе силы преодолеть многочисленные тяготы. Некоторых приходится учить ненавидеть. Ты получил это чувство в дар. Ты святой. Ты ведешь священную войну".

"Никакая это не святость, – ощетинился он, и от его горящего взгляда им стало явно не по себе. – Не кощунствуйте. Мне придется принять на себя бесчестье. Но это не имеет значения".

Он медленно пробирался по горам на север, наслаждаясь путешествием. Ночью он пересек грунтовую дорогу в низине. Кемпинги, места, куда американцы приезжали развлекаться, он обходил стороной. Небо было пронзительно, до боли, синим, и с него било сверкающее, почти белое солнце. В вышине плыли редкие полупрозрачные облака. С вершины виднелись лишь горы. Одна гряда сменяла другую. Повсюду лежала пыль, которую подхватывал и носил ветер, а местами попадались даже островки снега, чешуйчатого и ноздреватого, сминавшегося под его американскими ботинками. В полумраке горы представали во всем своем великолепии. Тени и мягкий воздух окрашивали их в кеск-о-шин, неуловимый синевато-зеленый оттенок, милый курдскому сердцу, потому что он напоминал о весне и о свободе странствовать по перевалам, передвигаться по земле, принадлежащей им на протяжении двух тысячелетий. По Курдистану.