Читать «Вспомним мы пехоту» онлайн - страница 95
Иван Никонович Мошляк
Мы вошли в траншею и, руководствуясь стрелкой-указателем, свернули налево. Заметили землянку. Над ней торчала хорошо замаскированная стереотруба. Из землянки доносился говор и звяканье ложек о котелки — тут обедали. Прошли чуть дальше. Перед нами вырос пожилой, с чисто выбритым худощавым лицом сержант. Доложил:
— Командир второго отделения сержант Иванов.
— Сколько вам лет, сержант? — поинтересовался я.
— Скоро будет пятьдесят годков, товарищ гвардии полковник. Восемь из них воюю: на империалистической два, на гражданской около трех да на этой, считайте, три. Четыре раза ранен... Пора бы, товарищ гвардии полковник, кончать с фашистами. Прямо сказать — осточертело по фронтам мотаться...
Мы переглянулись с Палладием: по фронтам мотаться и нам надоело.
— А вот и ротный идет, — шепнул сержант и отступил в сторону.
Подошел высокий молоденький лейтенант. Девичий румянец на щеках, пушок на верхней губе, какая-то по-детски застенчивая улыбка... Сколько же ему лет? Вид этого юнца никак не вязался с моим представлением о ротном командире. Тем более если в подчинении у него находятся бывалые солдаты вроде сержанта Иванова.
Лейтенант доложил о состоянии роты, объяснил, что идет к командиру батальона по срочному вызову, и попросил разрешения следовать дальше. Получив его, он ушел.
Мы с Палладием присели в нише на выступ, нам надо было дождаться командира полка Грозова, с которым договорились [146] здесь встретиться. Я пригласил сержанта сесть рядом. Попросив разрешения закурить, он скрутил цигарку, затянулся, выпустил дым деликатно в сторону, спросил:
— А вы, товарищ гвардии полковник, в царской армии, надо полагать, не служили?
— Не пришлось.
— Оно и видно — молоды, — удовлетворенно сказал сержант Иванов.
Чувствуя свое превосходство в смысле житейского опыта, он завел разговор о прежней службе, начал сравнивать старую армию с теперешней...
— Взять, к примеру, офицеров. Боялись они нас и не любили. Ну, врать не стану, не все, конечно, были такие, попадались и хорошие. Только редко. А мы офицеров, прямо сказать, ненавидели. Иному стервецу, бывало, во время атаки и пулю в спину пустят, кто — найди попробуй... Я вот сержант, по прежнему времени нижний чин, вы два полковника... А я сижу, покуриваю да разговариваю с вами запросто. В царской армии, бывало, нашему брату это и в голову прийти не могло. А видали нашего ротного, товарища Крапивинского? Хоть и молод — двадцать один год парню, — а рассудительный, дисциплину требует. К солдатам уважительный, заботливый — но уснет, ежели в роту пища опоздает. Вот в бою только больно горяч — сдерживать приходится.
Боец, сидевший неподалеку, улыбнулся, видимо, вспомнил что-то.
— А ты, Семеныч, расскажи, как он сегодня утром кричал на тебя.
— Так это сгоряча, — усмехнулся Иванов. — А что получилось? На рассвете уснул наш товарищ Крапивинский и — вижу — никак согреться не может... Рост у него — слава богу, а полушубок-то коротенький, зада не прикроешь. Ну, я снял свой, накрыл его, а сам лег промежду солдат, ничего, пригрелся. Просыпаюсь, а он кричит? «Что за безобразие, маленький я, что ли?» Обижается, значит, что за взрослого его не почитают. «Чей, — шумит,— это полушубок?» «Мой», — говорю. Тут и пошел он меня пушить, я уж не рад, что и сознался... — Сержант Иванов помолчал, в раздумье качнул головой. — Что и говорить, другие стали командиры, свои, можно сказать. Тот же наш ротный... Я ведь его за сына родного считаю...— Он еще несколько рае торопливо затянулся, бросая цигарку, [147] притоптал ее. — А взять дисциплину... С каждым годом лучше да лучше. Я пять месяцев пролежал в госпитале. Вернулся — полка своего прямо-таки не узнал. Такой дисциплины, как у нас, царской армии и не снилось. А все потому, что дисциплина у нас не на принуждении держится, а на сознательности...