Читать «Всё потерять – и вновь начать с мечты...» онлайн - страница 235

– Я слушаю.

– Это Вадим Туманов! – повторил я, уверенный, что, поглощенный делами, он еще не сосредоточился, не разобрал, кто на проводе.

– Слушаю вас!

– Возможно, вы не получили мое…

– Мы получили ваше письмо, но вы обращаетесь не по адресу. Публикации в газете обсуждают с ее главным редактором. Если хотите, запишите телефон…

В тот день я вычеркивал из телефонной книжки фамилию Севрук с такою злостью на себя, что от яростного нажима авторучки оказались поврежденными записи многих страниц.

Состояние мое было жуткое. Каждые 8-10 дней в той же газете методично продолжали появляться «отклики» читателей, которые никогда меня в глаза не видели, но спешили заклеймить как виновника провала перестройки, пустых прилавков, длинных очередей. По ночам я не мог спать, ходил из угла в угол.

Утром в ожидании свежей почты меня всего трясло. Слишком много накопилось во мне ненависти к тем, кто обвинял меня в преступлениях, которые ни я, ни мои товарищи не совершали.

Меня продолжали вызывать на допросы, которые записывались на видеокамеры. Каждый раз, выходя из машины, прощаясь с Вовкой Шехтманом, подвозившим меня, я давал поручения на случай, если задержусь надолго. Он все понимал, печально смотрел мне в глаза.

Мне рассказывал Юрий Спиридонов, тогда первое лицо в республике Коми, как на заседании Политбюро во время каких-то дебатов поднялся заместитель Рыжкова – Ведерников. «Что вы ищете варианты? – говорил он. – Страну сейчас вытащит вариант Туманова, его артели. Тормозить кооперативное движение близоруко!» Отпор Ведерникову тут же дал Егор Кузьмич Лигачев. Он и сидевшие за столом его соратники понимали, что смена экономической системы приведет к смене социальных групп, которые стоят у руководства.

Страна продолжала жить в чрезвычайных условиях. Но при таком разброде она была обречена. У меня было ощущение, что мы, потеряв счет времени, летим в пропасть.

Эти мои переживания были ничтожны по сравнению с тем, как я страдал от злости и бессилия, представляя, каково сейчас Римме в Пятигорске. До нее доходили слухи, будто меня уже посадили и расстреляли под Тобольском, и я использовал любую возможность полететь к ней, успокоить.

Полеты, еще недавно такие для меня радостные, с хорошо знавшими меня экипажами после газетной статьи превратились в муку. Летчики отводили глаза, едва кивали головой, а бортпроводницы проходили мимо, не здороваясь.

Мир перевернулся!

Римме приходилось труднее, чем мне. Она прекрасно работала, была ведущим диктором, ее любили на телестудии, с ней здоровались па улице, женщины старались перенять ее прически и манеры. Соседки по подъезду искали предлог, чтобы заглянуть к нам в квартиру.

В дни, когда в пятигорских газетных киосках появился номер с той публикацией, город зажужжал, действительно как растревоженный улей. В студии во время летучки рядом с ней никто не садился. И милые соседки по подъезду вдруг стали хмурыми, куда-то спешащими и не узнающими ее. Однажды, проходя мимо скамейки, где пенсионеры грелись на солнце, она услышала обрывок разговора: «Сам Вадим Иваныч мужик вроде неплохой, но зачем человека убил?!»