Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (Авторский сборник)» онлайн - страница 73
Леонид Наумович Финкель
Я выхожу во двор, и вихрь слов налетает на меня.
Моим старичкам – соседям во дворе – не устаю удивляться. Мудрецы и дети одновременно. Мой тезка Лева, например, с одной стороны похож на Зиновия Герда, с другой – как ни смотрю – на артиста Тихонова. Можно заметить в нем сходство и с другими мастерами театра и кино. Если их взять и совместить. Это и будет Лева. В родной Одессе его величали Лев Львович. А как же: почетный работник мясомолочной промышленности! А здесь в Израиле – Арье. А поскольку возраст у него почтенный, далеко за семьдесят, я по своей совковой привычке, хоть убей, не могу называть его только по имени. Но не называть же его Арье Арьевич!
– Вы зачем имя поменяли? – спрашиваю. – Насколько мне известно, имя «Лева» в Одессе даже не имя, а миф. Этнография…
– Ах, молодой человек… Я столько критикую Израиль… Должен же я хоть что-нибудь для него сделать. Работать в кибуце – по годам не берут. В парашютно-десантные войска – тоже. Соседи просто извели. «Ты, Лёвка – говорят, – для Израиля гвоздя в стену не вбил, тебе ли тут критику разводить?» Босяки! Что правда – то правда, для Израиля действительно гвоздя в стену не вбил – некогда было. То Комсомольск-на-Амуре строил, то на Карельский перешеек добровольцем поспешил, чтоб та пуля, которая угодила в живот, не дай бог, не прошла мимо. Под Сталинградом – еще две всадили. Страну после войны восстанавливал… Одессу… Красавица! Как, спрашиваю, с моря? Рай! А с берега? То же самое… И был я веселый, энергичный… А сейчас – все запрещено, строгать запрещено, пилить запрещено, нагибаться запрещено, садиться на корточки запрещено… Говорят – гуляйте, а я гулять не могу без цели, мне скучно до ужаса. Вот и получается, что только советом Израилю и могу помочь. Ну, например, почему бы в стране не ввести День работника мясомолочной промышленности? А так, чтоб хоть чем-нибудь к Израилю присоединиться – пришлось имя сменить, как Бен-Гуриону…
– Напрасно смущаетесь, – успокаиваю его. – За год жизни в Израиле на вас столько людей нажилось – одно это любую жизнь оправдает…
– А и то, что Одессу оставил – тоже подвиг. Пообещал сыну: «На следующий год – в Иерусалиме». И выполнил. Вы когда-нибудь слыхали, чтобы негры Соединенных Штатов Америки хотели возвратиться на свою историческую родину? А евреи просто с ума сходят:
«К Сиону! К Сиону!..» И сидят при этом кто в Нью-Йорке, кто в Париже, кто в Жмеринке – безумный народ! Со стороны смотрят, как их народ ломится в счастливое будущее…
– Ну вот, а вы говорите гвоздя не вбил… Первая заповедь еврея – жить на Святой земле.
– Просто во мне говорит безумная кровь моего народа… Мессию нам подавай – и только… Кстати, философ Бубер сказал…
– Кто-кто? – поперхнулся я.
– По радио РЭКА слышал: Бубер, Бу-бер… Чтоб он был здоров… В одно ухо вошло, а из другого не вышло… Рехнуться можно! Так вот этот самый Бубер ребенком, говорит, услышал в школе от учителя, что Мессия ждет у ворот Рима. Бежит домой, спрашивает дедушку: «А кого он ждет?» А дедушка, представьте себе, отвечает: «Тебя». Вы понимаете, в чем тут дело? Тебя! Значит, и меня тоже?! И Любавичского ребе…
Вы думаете, он почему на белом коне во всех газетах красовался?.. Все говорили: еще несколько дней, и он – Мессия. Займет, значит, мое место, и – баста! Тут я не поленился позвонить в его офис в Нью-Йорк.
И дьявол-искуситель соблазняет: «Льготный тариф, льготный тариф…» В общем, звоню по льготному тарифу ночью: так, мол, и так, говори правду… Точно ли хочешь быть Мессией? Да, между прочим, как Брежнев звонил в Америку, знаете? Нет? Звонит, значит, он в Америку, и кто-то снимает трубку. «Алло, алло, – говорит Брежнев, – Рокфеллер, это ты? Не узнал я тебя, богатым будешь…» Так вот, я тоже Любавичского ребе не узнал, хотя, как вы понимаете, лучше было бы, если бы не узнал он меня… Секретничал я с ним целых полчаса, потом обливался… На идиш говорит, доложу вам, как настоящий одессит – с акцентом. Одно удовольствие. Вот я и говорю ему: «Нельзя же так, ребе, ведь Торой обещано, что Мессией может стать каждый из нас… И я тоже…» Когда началась перестройка и стали всех дерьмом обливать – от Ильича до Ильича – мне сказали: «Арье! То есть тогда еще Лева… Ты со своим Комсомольском-на-Амуре, финской пулей и двумя гитлеровскими даром жизнь прожил…» Вроде бы и жизни никакой не было… И вот я наконец узнаю про Мессию… И про то, что Мессия ждет…
И тут приходит чужой человек и забирает у меня самый сладкий кусок. Кто такой, откуда, почему? Ребе обо всем как-то промолчал, и вообще, история еще не закончилась, но я жду… Жду, потому что ожидать Мессию и коммунизм – как говорят в Одессе – две большие разницы. Теперь вы понимаете, почему помимо государственных соображений я имя сменил. Белый ослик, на котором должен приехать Мессия, на зов Арье откликается лучше.
– Может быть – Бен-Арье… – философствовал я.
– Не все сразу. Я же не флюгер. Я не могу так быстро менять мнение. Вот привыкну к Арье, а там…
Некоторое время молчим. Я думаю о том, что до сих пор считал, будто бы самые безумные люди на свете русские – такую страну по миру пустить!.. Оказывается, евреи. Только они способны стоять в очереди за книгой Анатолия Иванова «Вечный зов», хотя это все равно что стоять в очереди на партсобрание…
Похожесть русских и евреев часто не дает мне покоя. От Акакия Акакиевича до министерства его же ведомства, как говорила Марина Цветаева, «вычеркнутость из жизни». Произнесешь «чиновник» – и сразу увидишь кладбище со всеми его разрядами. Некое постепенное зарывание в землю: чем выше, тем глубже.
– Конечно, – говорит Лева-Арье, – про капитализм газета «Правда» писала все верно – джунгли. И никакой строительный подрядчик моему сыну Сеньке, тренеру по фехтованию, а ныне каменщику на стройке, не брат и даже не товарищ. Да! Капитализм! Но разве человечество придумало что-нибудь лучше? Теперь посмотрим в зеркало. И про изображение свое скажем. Перед исходом хорохорились: никакой труд не страшен: таскать кирпичи, манекеном работать… Ну, прямо Хаим-Чапаев! Чушь, блажь, безумие… На самом деле ничего не можем… То есть сортиры убираем, кирпичи таскаем, кто-то даже мишенью работает, а все равно не умеем, потому что не дают покоя «былое и думы»: «Я, видите ли,
А сколько раз вам уже снился местный музыкально-драматический театр? Когда-то туда ни одну собаку загнать было нельзя, потому что там шли пьесы Софронова или Зарудного. И теперь этот театр снится тебе чуть ли не ежедневно…
И ты сидишь в литерной ложе с сыном, невесткой и даже ее родителями, что на самом деле чистое безумие, потому что, как показала совместная жизнь в Израиле, вместе с ними вам не то что в литерной ложе, вам на одной планете тесно… «Ах, композитор Колеса-Колесовский!» А в «Габиме» уже бывали? Нет, нет, в сто первый раз на концерт Кобзона строем и с красными флагами – шагом марш!..
И мы начинаем свою беседу с Левой-Арье, можно сказать, сначала. И произносим друг перед другом блестящие речи. Евреи часто произносят блестящие речи. Знаменитых ораторов – не счесть. А как сказал один средневековый схоласт: «Блестящие речи смывают грязь с души и сообщают ей чистую и воздушную природу…»
И то правда.
– Так ты на собрание сегодня… того… не забудь… Учреждать будем собственную партию… И председатель у нас – боевой! А тебя заместителем… по политической… тьфу ты, черт! – по идеологической части…