Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (Авторский сборник)» онлайн - страница 194

Сидит у зеркала в гримерной. Слышит за кулисами:

– Русских детей уничтожают…

Чьи-то кошачьи шаги. На ее руки ложатся его. Не поворачивается.

Ну конечно же, ее Отелло…

– С Богом, девочка, с Богом, все минует, все…

В этом театре она проработает 22 года, 5 месяцев и 2 дня.

Когда Любови Орловой сказали, что Ковенская уезжает в Израиль, – та обрадовалась за коллегу:

– Да что вы говорите?!

И тут же притворно спохватилась:

– В Израиль?! Какой ужас! Какой ужас!

Она часто перебирает свои театральные платья: в этом, черном, она пела на каком-то вечере уже в Израиле: нет, не любит его, это черное, кажется, спела тогда дурно, а в этом, розовом, были особенно бурные аплодисменты… И еще платья. И еще… Раневская, близкая подруга Орловой, говорила, что моль не сможет съесть все туалеты, висящие у Любочки, просто потому, что моли негде там поместиться. А вот и сшитые на заказ серебряные туфельки Орловой, которые великая актриса подарила ей в день отъезда в Израиль…

Многие из ее друзей давно вознеслись на небо на большом белом облаке. Куда же им было еще деваться?..

Когда человек умирает, видишь его во весь рост.

Уходит век. Уходят мифы. Уходят легенды. И боль умирает вместе с человеком.

Она летела в Москву сквозь годы. И у нее текли слезы, горькие и сладкие, о чем-то совсем несбыточном.

А тогда, в 1972-м, вместе с мужем Львом Коганом летели в другом направлении. Кажется, Достоевский сказал, что всякий человек должен иметь место, куда бы он мог уйти.

Они летели в Израиль. Деятелей искусства ожидал дом в Герцлии.

Встречающий назвал фамилию мужа, распространенную еврейскую фамилию. Но какой-то юркий еврей с фамилией Коган выскочил первым. И уехал в Герцлию, а они в Пардес-Хану, не очень близко от театральной столицы.

Впереди была целая жизнь.

В театре – и здесь в «Габиме», и в Национальном театре на идиш, и там, в Москве, – она не любила ходить за зарплатой. Неловко ее получать за то счастье, которое дает сцена.

Вижу, как сидит она в маленьком кафе. Сидит и разговаривает то с Ниной из «Маскарада», то с баронессой Штраль, то с Дездемоной…

О, Шекспир! Как говорили великие, его надо не ставить, а слушать на сцене, его надо уметь насвистывать…

Годы напластованы, словно старые, пожелтевшие книги. Какие еще приключения ожидают нас в прошлом? И каждый день прошлого кажется таким прекрасным, столь бесконечно утонченным, будто всякий миг существования был чудом, чрезмерным и почти болезненным от необъятного счастья…

11

Со знаменитым Шимоном Финкелем, художественным руководителем «Габимы», они встречались еще в Москве.

Однажды Завадский сказал многозначительно:

– Будет важный гость.

Шел 1964-й год. В то время о каждом из иностранцев надо было говорить многозначительно. Важен был подтекст: можно встретиться или нет…

Ш. Финкель приехал как представитель израильского театра.

Они встретились (Завадский буквально заставил). Сидели в одной из лож театра. Все его взгляды точно сошлись на ней. Он держал ее руку и спрашивал о маме…

Еще через некоторое время встретились в Париже, где Моссовет был на гастролях. Завадскому пришлось давать письменные заверения в ее полной благонадежности. Финкель приехал из Берлина специально встретиться с Этель.

Ковенская понимала, что находится под пристальным наблюдением. Праздника не получилось.

Кто был несчастнее – она, он?