Читать «Восхождение. Кромвель» онлайн - страница 247

Бедственное положение государства было для всех очевидно, армии были разбиты, казна пустовала, доверие и дворян, и горожан, и сельских хозяев к парламенту падало. Необходимо было что-нибудь делать, делать решительно и без промедления, но что? Этого не представлял себе никто из присутствующих. Все молчали. Ни один из депутатов не потребовал слова.

Тогда слова потребовал Оливер Кромвель. Он поднялся и стал говорить. Выступал по-прежнему страстно, однако это был уже не взволнованный сельский хозяин из захолустного Гентингтона, а государственный человек, видевший дальше других, имеющий право обвинять и указывать:

— Настало время говорить или сомкнуть уста навсегда. Речь идёт не более и не менее, как о спасении нации, покрытой ранами, почти умирающей под гнетом того жалкого положения, до которого довела её продолжительная война. Если мы не будем вести войну с большей энергией и быстротой, если мы будем продолжать действовать как наёмники, которые хлопочут только о своей выгоде, мы станем в тягость народу, который возненавидит парламент. Что говорят о нас наши враги? Скажу более: что говорят о нас даже те, кто при открытии этого парламента были нашими друзьями? Они говорят, что члены обеих палат захватили высшие должности, военные и гражданские, что у них в руках меч и что с помощью своих связей в парламенте и в армии они хотят навсегда упрочить за собой власть и не допустят прекращения войны из опасения, как бы вместе с ней не пришёл конец их могуществу. То, что я здесь говорю, другие шепчут повсюду у нас за спиной. Если командование армиями не изменится, если война не будет поведена с большей энергией, народ не сможет дольше нести это бремя и принудит нас к позорному миру. Советую вам благоразумно воздержаться от обвинений в адрес полководцев, от жалоб на них по какому бы то ни было поводу.

Тут оратор на мгновенье остановился и сказал то, что должно было снять с него малейшее подозрение в предвзятости или в желании возвыситься над другими:

— Я сам признаю себя виновным во многих ошибках и знаю, как трудно избежать их на войне.

По его убеждению, не следовало обращаться в прошлое и увлекаться расследованием совершенных оплошностей:

— Удалим всякую мысль о судебном дознании причин нашей болезни, а постараемся отыскать от неё действенное лекарство.

Он обращался к их чести, бескорыстию, преданности общему делу:

— Я надеюсь, что каждый из нас обладает истинно английским сердцем и столь горячей заинтересованностью в благополучии матери-родины, что ни один из нас, будь он членом нижней или верхней палаты, не остановится перед тем, чтобы без колебаний пренебречь собой и своими частными интересами во имя общего блага.

Кромвель сел, спокойный, но бледный.

Один из его сторонников тотчас его поддержал:

— Это правда! Какие бы причины мы ни назвали, но совершено уже два похода, а мы далеки от спасения. Наши победы, одержанные блистательно, купленные неоценимой кровью, а главное, дарованные нам с таким милосердием Господом, как будто канули в воду. Чего достигаем мы сегодня, того лишаемся завтра. Летние успехи служат нам только предметом для разговоров зимой. Игра кончается вместе с осенью, а весной приходится начинать её снова, как будто пролитая кровь назначается для удобрения поля войны, чтобы взрастить ещё более обильную жатву сражений.