Читать «Восхождение. Кромвель» онлайн - страница 138

— Надеюсь без труда опровергнуть клевету моих коварных врагов.

Ему не следовало говорить ни о клевете, ни о коварных врагах. Эти слова ещё более накалили и без того нездоровые страсти. Тотчас со своего места вскочил Джон Пим, главный обличитель и преследователь Страффорда, и возмущённо вскричал:

— Нижней палате этими словами нанесено оскорбление! Упрёк в коварной вражде уже есть преступление!

В то же мгновение Страффорд осознал, как глубоко ошибся. Он побледнел. В знак смирения упал перед судом на колени, прося прощения. С этой минуты подсудимый овладел собой и стал совершенно спокоен, не обнаруживая ни гнева, когда его начинали травить, ни законного нетерпения, когда ему мешали защищаться. Все восемнадцать дней, пока длился этот необходимый, но юридически провальный процесс, он не произнёс ни одного лишнего слова, которое коварные враги могли бы обратить против него.

В течение этих восемнадцати дней перед высокими судьями выступило около тридцати обвинителей, главным образом сторонников Пима и Гемпдена. Они напомнили, более присутствующим, чем судьям, многие факты несправедливости, даже тирании, уже одиннадцать лет приводившие в негодование нацию. Страффорд не мог с ними не согласиться, но ему не стоило труда доказать, что под обвинение в государственной измене они, к сожалению, не подходят. Разгорячённые обвинители обращались к фактам сомнительным, опускались до скрытой или прямой клеветы. Ему нетрудно было их опровергнуть. Страффорд в самом деле был опытен и умён. Он вёл себя обдуманно и благородно, открыто говорил о своих слабостях и недостатках, ошибках и просчётах, совершенных на службе королю; сумел взвешенно и спокойно, не прибегая к оскорбительным выпадам, избегая резких выражений, обнажить пристрастие, бездоказательность и нарушение закона со стороны обвинителей.

Граф был слишком силён, чтобы свалить его в прямом поединке. Тогда ему разными способами затруднили защиту. Он потребовал адвокатов — ему долго их не давали, а когда их всё же назначили, им не позволяли опрашивать свидетелей со стороны обвинения и обсуждать приводимые обвинением факты. Когда же Страффорд испрашивал разрешения пригласить своих свидетелей, которые могли бы легко опровергнуть вымыслы и клевету обвинителей, ему долго отказывали и позволили вызвать их за три дня до начала прений, тогда как большинство этих свидетелей жило в Ирландии.

И обвинители, и судьи, и зрители в зале не могли не понять, что в этом судебном процессе против ненавистного для всех человека систематически нарушался закон, однако никто не подал протеста, не высказал возмущения. В сущности, Страффорду всего лишь платили той же монетой, к какой он сам прибегал одиннадцать лет. Десятки, сотни, тысячи таких же судебных процессов, в которых откровенно, цинично нарушался закон, велись против всех, кто отказывался платить незаконные сборы или осмелился выступить против власти епископов. Всем были памятны позорные столбы на площади Лондона, публичное бичевание, отрезанные уши и клеймёные лбы, всем было памятно, как приветствовала толпа несчастных узников, освобождённых из Тауэра. Мало кто сомневался в том, что на этом процессе господствовали не юридические нормы, не государственные установления, а древнейший и неискоренимый закон: око за око, зуб за зуб. Оливер Сент-Джон, выступавший в числе обвинителей, однажды открыто об этом сказал: