Читать «Воспоминания о семьях Плоткиных и Эйзлер» онлайн - страница 26

Так вот, в первый год работы в институте так получилось, что в курилке (а я тогда курил) познакомился с молодым аспирантом соседнего отдела Владиленом Балакиным. Разговорились, и он рассказал, что не удается поставить эксперимент для подтверждения идей диссертации. Выслушав его рассказ о трудностях в построении испытательного стенда, я сказал, что смогу ему помочь. Работая на заводе в исследовательской лаборатории, я довольно хорошо освоил различную приборную базу построения подобных экспериментов. Я составил для Владилена схему стенда, подобрал оборудование, и механики собрали ему стенд для экспериментальной части диссертации. Работа его была успешно выполнена. Однажды он мне принес конверт, как я понял, с деньгами, но я отказался взять, сказав, что это была товарищеская помощь. В дальнейшем нас связывали дружеские отношения, не очень близкие, но достаточно приятельские. Шли годы, он очень карьерно рос. Вскоре он стал секретарем парторганизации института, а затем и директором. Как-то в откровенном разговоре он рассказал, что его отец, Балакин Иван, был первым секретарем Кировского райкома партии г. Ленинграда (бывший Путиловский рабочий), в 1937 г. был арестован и расстрелян. Семье пришлось уехать из Ленинграда в деревню, где прожили до окончания войны. После войны семья вернулась в Ленинград. После смерти Сталина и реабилитации отца высокий чин в ЦК, знавший отца, стал опекать семью. Я понял, чем объясняется такой карьерный рост Владилена. Но следует отдать должное, он был на своем директорском месте, ибо был технически грамотным и хорошо разбирался в технических проблемах, решавшихся в институте. И вообще был неглупым человеком.

Александр Плоткин — заведующий лабораторией ЦНИДИ, 1970 г.

Прошли годы, я сам защитил диссертацию, был заведующим лаборатории, в которой мы, коллектив лаборатории, разрабатывали различные системы автоматизации дизельного привода. Работа была интересная, творческая. Но, когда мне было 49 лет, случился инфаркт, да не один, а два подряд, в 1976 и 1977 годах. Самочувствие было — хуже не придумаешь. Врачи, готовившие меддокументы на врачебную комиссию, предупредили, что мне светит только вторая группа инвалидности без права на работу. Исключение может быть, если дирекция предприятия даст гарантии комиссии, что может предоставить мне работу на дому в объеме не более 4 часов в день, не связанную с физическими нагрузками.

Я встретился с моим непосредственным начальником, профессором Левиным, и объяснил ему ситуацию. Уж больно не хотелось в 50 лет стать полным инвалидом. Вообще он хорошо ко мне относился, но был трусоват, и поэтому предложил мне вообще уволиться, а потом, сказал он, когда поправитесь, вернетесь на работу. При этом он объяснил мне, что прецедентов оформления на работу на дому в институте не было, а вот тут для еврея — такие исключения. Мол, будут ненужные разговоры. Я понял, что придется увольняться, и пошел в отдел кадров. По пути я встретил сотрудника института, с которым у нас были общие исследовательские работы. Я ему рассказал о моем разговоре с Левиным. Он в то время был боссом нашей профсоюзной организации и сказал, чтобы я пошел не в отдел кадров, а к директору Владилену Балакину. Я не хотел идти что-то выпрашивать для себя, но он взял меня за руку, повел прямо в кабинет к Балакину и сказал, что вот Плоткин хочет уволиться, но можно оставить его с определенными условиями, работа на дому. Ни слова не говоря, Владлен вызвал начальника отдела кадров и велел ему ехать со мной во врачебную комиссию подписать от имени директора все условия работы на дому и одновременно издать приказ о переводе в связи с болезнью из начальников лаборатории в старшие научные сотрудники. «А ты, Саша, — сказал он, — лечись, выздоравливай, и чтобы ближайшие два года я тебя не видел ближе двух километров от института».