Читать «Воспоминания о Блоке» онлайн - страница 48

К. Д. Бальмонт произносил стихи с пренебрежительным вызовом: "Вот вам -- дарю: принимайте, ругайте, хвалите, мне все безразлично: я -- солнце!" В. Брюсов же чтением подает хорошо испеченные строчки на стол, точно блюдо -- в великолепнейшей сервировке: "Пожалуйста-с!" Он декламирует горько надтреснутым голосом, хрипло-гортанным, переходящим то в клекот, а то в клокотанье, подобное воркованью, не выговаривая раздельно "к", "т" (например, "математ ити" -- не "математ ики"). Я в годы те пел стихи, очень часто сбиваяся на цыганский мотив и меняя естественность ударения: "Над нами воздушно безмирный"... А. Блок претяжелою поступью медленно шел по строке: "Да, да, это -- так; это -- есть; это -- было; и -- будет!"

А. А. в этот вечер общался по преимуществу с Эллисом, В. В. Владимировым и А. С. Петровским; меж Эллисом и А. А. возникли очень скоро потом непонимания; с К. Д. Бальмонтом А. А. не общался почти; в этот вечер Бальмонту А. А. не понравился.

В эти же числа мы, чтившие память М. С. и О. М. Соловьевых, сошлись -- в годовщину их смерти: в Новодевичьем монастыре; в розовом {Впоследствии перекрашенном в белый цвет.} монастырском соборе; торжественно заливались монашенки певчие; чаянья прошлых лет восставали; припоминалась "Симфония"34; припоминался В. С. Соловьев; и могилу его посетили мы с Блоком, -- память незабываемых дней; мне особенно радостно было с А. А. повстречаться здесь именно; матовый, мягкий, чуть вьюживший день сиротел; и похрустывал снег под ногами; и с елок на нас опадали снежистые вей; потом мы попали к Поповой (сестре Соловьева35); и пили вино, вспоминая покойных, обмениваясь впечатлением дня; сколькие после легли: Л. И. Поливанов, В. С. Соловьев, мой отец, С. М. и О. М. Соловьевы, П. В. Соловьева36 (супруга историка), Чехов, А. Г. Коваленская, А. М. Марконет, Скрябин, Эрн, Т. А. Рачинская; и -- другие; хотел бы я там сложить свои кости37.

Запомнился у Поповых длиннейший, затеянный Эллисом, разговор, обращенный к А. А.; Эллис, бледный, с кровавыми, как у вампира, губами, с зеленоватыми глазками, с черной, как уголь, бородкой, с лицом, налезающим, обдающим слюною собеседника -- мучил А. А.; и нервически передергивался плечами, покручивал усик; и -- сыпал свои арабески из слов; всем хотелось сидеть в тишине, принесенной с могил, а тут -- нате же: со страстною сухостью, неутоляемой, фанатической, Эллис тащил за собою А. А. через образы Данте, через химеры соборов к... Бодлеру, который А. А. был так чужд; но у Эллиса были две линии: католического аскетизма и линия брейгелевских кошмаров, кощунств с "Notre Dame" и цинического дендизма Бодлера; лишь в схватке двух линий для Эллиса вспыхивал путь к символизму, иль к "Арго"; я видел -- А. А. зеленеет в словесных потоках; несносна ему эта взвинченность Эллиса на пружинах схоластики; под проповедником символизма таился до времени в Эллисе пропагандист, агитатор, монах (Эллис принял потом католичество); помнится: Эллис потоки свои приправлял бранью по отношению к Брюсову; верным слугою его стал он вскоре; так помнится: лысое, мертвенное лицо, зелень глаз и кровавые влажные губы; за ними откинутый, изнемогающий Блок, под потоками парадоксов, давно каменеющий; загар лучезарный потух в серо-желтой тени такого худого лица, а дрожащие губы просили о помощи: "Освободите скорее меня от сухой этой бури!"