Читать «Воспоминания о Блоке» онлайн - страница 2

Нам, его близко знававшим, стоял он прекрасной загадкой то близкий, то дальний (прекрасный -- всегда). Мы не знали, кто больше, -- поэт национальный, иль чуткий, единственный человек, заслоняемый порфирою поэтической славы, как... тенью, из складок которой порой выступали черты благородного, всепонимающего, нового и прекрасного человека: kalos k'agathos10 -- так и хочется определить сочетание доброты, красоты и правдивости, штриховавшей суровостью мягкий облик души его, не выносящей риторики, аффектации, позы, "поэзии", фальши и прочих "бум-бумов", столь свойственных проповедникам, поэтическим "мэтрам" и прочим "великим"; всечеловечное, чуткое и глубокое сердце его отражало эпоху, которую нес он в себе и которую не разложишь на "социологию", "мистику", "философию" или "стилистику"; не объяснишь это сердце, которое, отображая Россию, так билось грядущим, всечеловеческим; и не мирясь с суррогатами истинно-нового, не мирясь с суррогатами вечно-сущего в данном вокруг, -- разорвалось: Александр Александрович, не сказав суррогатам того и другого "да будет" -- задохся; "трагедия творчества"11 не пощадила его; мы его потеряли, как... Пушкина; он, как и Пушкин, искал себе смерти: и мы не могли уберечь это сердце; как и всегда, бережем мы лишь память, а не живую, кипящую творчеством бьющую жизнь...

Светлы, легки лазури.

Они темны -- без дна.

Лазуреющий цвет его строк, оплеснувший, как крыльями, все поколенье наше, при приближении к ним начинает глубиною темнеть до... чернеющей бездны последнего, третьего тома; и до -- "Двенадцати". Блок -- глубиннейший русский поэт -- стал, однако, поэт, общий всем: углубляются в нем струи времени нашего и человеческий, новый воистину, лик говорит без единого слова молчанием с нами; под покровом явлений -- молчание в Тютчеве; под покровом молчания этого -- новое, косноязычное пока слово, воистину нового человека, который жил в Блоке, который поэтом, владеющим магией сочетания звуков, не высказан, не вмещен; эта встреча "поэта " с Челом восходящего Века -- трагедия Блока:

Молчите, проклятые книги!

Я вас не писал никогда!12

Человека, его понимаем: его "Книга Книг" не написана -- "Голубиная Книга", "Глубинная Книга"13; но текстами ненаписанной книги порою мерцала нам личность его; и заслоняла поэта; та книга напишется будущей эрой, которая выражалась в "поэте" порой в сочетаниях непримиримых, казалось, течений и веяний, нарушивших гармонию зорь и голубого налета исконного в нем романтизма, -- жила в преломлениях гностической философии Владимира Соловьева14, в роскошествах Фетовой лирики15, соединенных с терзанием демона-человека (и Врубель16, и Лермонтов17), с расширением русской, "гражданской", общественной мысли, столь чуждой поэтам, могущим сказаться; Блок словом сказал больше их; еще большего он не сказал: промолчал и унес; под тишиной, под поверхностью Светлого озера этой широкой души, отразившей окрестные берега русской жизни -- какие кипения духа! И звоны укрытого Китежа18, и клокотанье, как лавовых, струй возмущаемого душевно-духовного мира; под тихой поверхностью не стучало, а прядало красною лавою сердце его; но открылся вулкан: и -- большой человек отошел.