Читать «Воспоминания дипломата. 1893-1922» онлайн - страница 132

Кроме этих путешествий, мне пришлось в течение одного дня проехать из Штутгарта в Париж. Эту поездку я сделал на автомобиле одного из моих румынских знакомых - князя Бибеско, который как-то приехал в Штутгарт, где на фабрике Мерседес ремонтировался его автомобиль. Эта поездка дала мне возможность убедиться, насколько культура Южной Германии, именно Вюртемберга и Бадена, стояла выше французской. Даже Эльзас и Лотарингия после названных двух южногерманских стран производили впечатление стран с более низкой культурой. Это сказывалось во всем: и в постройках, и в обработке земли, и в целом ряде порой неуловимых подробностей жизни, к которым привыкаешь, как к чему-то неизбежному в Германии, но замечаешь их отсутствие вне ее. Во Франции это понижение культуры еще разительнее. Если дороги ни в чем не уступают германским, то города и деревни поражают по сравнению с германскими своими жалкими постройками, возведенными без какого-либо архитектурного плана, грязью на улицах и нечистоплотностью населения. Мне перед этим и впоследствии много раз приходилось бывать во Франции, но обыкновенно лишь в Париже или на французских курортах. Но именно эта поездка на автомобиле по Франции дала мне возможность ближе присмотреться к французскому провинциальному строю и прийти к заключению об общей отсталости Франции по сравнению с ее среднеевропейской соседкой. То же можно сказать и о заботе во Франции о памятниках старины. Например, необыкновенной красоты замок Станислава Лещинского (польского короля, а затем герцога Лотарингского, тестя Людовика XV) содержался французами в таком виде, в каком невозможно встретить памятник подобного значения в Германии. По интенсивности культуры лишь окрестности Лондона, куда я попал непосредственно после Парижа, могут сравниться с культурой Южной Германии. Я не говорю о Париже и Лондоне: они, будучи мировыми центрами, не могут, конечно, являться показателями общего культурного уровня страны.

Служебно-канцелярские обязанности в Штутгарте отнимали у меня, надо признаться, немного времени. Но я об этом не очень сожалел, так как это дало мне возможность ознакомиться в течение почти трех лет пребывания в этой маленькой столице гораздо ближе с германской жизнью, чем я мог это сделать в Берлине, где, как и вообще в больших дипломатических центрах, многочисленные по составу посольства как бы отгорожены от непосредственного контакта с местными кругами, кроме официальных. В Штутгарте, наоборот, дипломатический корпус был настолько мал, состоя лишь из прусской, австро-венгерской, русской и баварской миссий, что дипломаты были вынуждены гораздо ближе сходиться с местным обществом, а при демократичности южногерманских условий - и вообще с населением. Помимо придворных кругов, застывших в своем провинциальном обиходе маленького двора, в Штутгарте было и большое общество коммерсантов, космополитичное вследствие своих международных деловых связей. Через год или два моего пребывания в Штутгарте у меня составился большой круг знакомых из самых разнообразных кругов общества. Владея немецким языком, я свободно вращался среди них. При этом меня стали более или менее считать за своего, было очень интересно прислушиваться к откровенным разговорам немцев, порой на темы внешней политики. В общем меня поразило неоднократно подчеркиваемое в вюртембергских коммерческих кругах опасение возможности войны. Многие знакомые откровенно сознавались, что больше всего они боятся воинственных замыслов Берлина, так как вся на первый взгляд цветущая германская промышленность развивается исключительно в кредит и всякого рода военные потрясения могут в корне подорвать ее благосостояние. Об этом я написал два или три донесения в Петербург. К тому же население Южной Германии было в общем настроено антимилитаристически. Офицеры местного драгунского полка, в котором у меня было много приятелей, говорили, что они предпочитают по всякому поводу одеваться в штатское. Появление их в мундире всегда могло быть сопряжено с какими-нибудь неприятными инцидентами и в общем их стесняло. Помнится, я видел как-то одного знакомого офицера, объезжавшего молодую горячую лошадь. Он был едва не сброшен ею. Присутствовавшая при этом гуляющая толпа не только не выказывала ему никакого сочувствия, но весьма обидно для всадника хохотала. Этот маленький эпизод указывал на настроение южногерманского населения в отношении военных.