Читать «Война и мир (Том 2, часть 3)» онлайн - страница 28

31-го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon, 27 был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь. На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда. Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки. - Государь?... Нет, министр... принц... посланник... Разве не видишь перья?... - говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени. Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания. Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно. Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете. В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты. Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque. 28 Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту. - Не так, не так, Соня, - сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. - Не так бант, поди сюда. - Соня присела. Наташа переколола ленту иначе. - Позвольте, барышня, нельзя так, - говорила горничная, державшая волоса Наташи. - Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня. - Скоро ли вы? - послышался голос графини, - уж десять сейчас. - Сейчас, сейчас. - А вы готовы, мама? - Только току приколоть. - Не делайте без меня, - крикнула Наташа: - вы не сумеете! - Да уж десять. На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду. Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из-под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку. Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко-поднятой руке всё дымковое платье. - Мавруша, скорее, голубушка! - Дайте наперсток оттуда, барышня. - Скоро ли, наконец? - сказал граф, входя из-за двери. - Вот вам духи. Перонская уж заждалась. - Готово, барышня, - говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что-то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала. Наташа стала надевать платье. - Сейчас, сейчас, не ходи, папа, - крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный. - Ах, папа, ты как хорош, прелесть! - сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки. - Позвольте, барышня, позвольте, - говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки. - Воля твоя! - с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, воля твоя, опять длинно! Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно. - Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, - сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней. - Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, - сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу. В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье. - Уу! моя красавица! - закричал граф, - лучше вас всех!... - Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться. - Мама, больше на бок току, - проговорила Наташа. - Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки. - Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата... - Ничего, заметаю, не видно будет, - говорила Дуняша. - Красавица, краля-то моя! - сказала из-за двери вошедшая няня. - А Сонюшка-то, ну красавицы!... В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду. Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых. Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.