Читать «Войди в каждый дом (книга 2)» онлайн - страница 143

—  Как хотите, мужики, а я шляпу не выношу! — признался Бармин.— Может, по моде я лучше в ней выгляжу, а вот привык с заводских времен к кепке: то ли дело — кинул на башку и не думай, как она сидит! Снимайте, а то упаритесь!

Инверов будто только и ждал разрешения — снял шляпу, осторожно положил на колени, вынул чистый батистовый платок и промокнул выбритую до блеска лысину. Голову он брил ежедневно, брил сам опасной бритвой и очень гордился этим умением. Сейчас, потирая голову, он обнаружил около уха небольшую, похожую на лишай шероховатость, и эта мелочь подействовала на него столь угнетающе, что он до самого вокзала ехал молча, не проронив ни слова.

—  Сегодня мы не будем отбивать хлеб у Новожилова,— сказал, полуоборачиваясь, Пробатов.— Он должен показать, на что способен. Ну как там, приветственные речи, угощение — все в порядке?

—  Дети с цветами уже на вокзале, Иван Фомич! — с непонятной робостью ответил Новожилов.— Правда, цветы йе ахти какие, но лучших не было — думаю, сойдет. А за угощение надо спрашивать с Конышева — что он нам выделил, то и будет.

У секретаря по пропаганде был такой озабоченный и даже удрученный вид, что Пробатов поинтересовался:

—  Чем это вы так встревожены?

—  Все-таки заграница, Иван Фомич! — откровенно признался секретарь.— Мы, русские люди, хлебосольны, но всегда чего-то вроде стесняемся, а вдруг что не так, а вдруг не понравится что нашим гостям...

—  Бросьте! Мы принимаем немецких товарищей, коммунистов, а главное — чем богаты, тем и рады! — Пробатов помолчал, глядя на залитую солнцем улицу.— Нам перед ними стыдиться нечего!.. А гордиться по праву есть чем... Мы заплатили за свободу Германии такой кровью, что можем всем смело смотреть в глаза!..

В машине наступила тишина. Водитель бросил на Про-батова быстрый взгляд и повел машину ровнее. На смуглой шее его, туго стянутой темным воротником и галстуком, краснел, как свежий незаживающий порез, широкий шрам — след давнего ранения...

Мягко шелестя шинами, ЗИЛ мчался по залитой солнцем центральной улице города, мимо магазинов,   театра

с белыми колоннами, сквера с трепещущей листвой, в отдалении от ЗИЛа ехали с равными интервалами свободные «Победы», и прохожие, останавливаясь, с любопытством провожали взглядами этот необычный кортеж.

«Как было бы все чудесно, если бы не злополучное письмо! — досадовал Пробатов.— Не мог помощник догадаться принести его завтра! Кстати, где оно? Не оставил ли я его на столе в кабинете? — Иван Фомич опустил руку в боковой карман пиджака и наткнулся на острый угол конверта.— Интересно, что бы сказали они, если бы я им прочитал его? Инверов бы, наверное, тут же потребовал немедленно вызвать Мажарова на бюро обкома и исключить из партии; Бармин, может быть, согласился бы с ним; Новожилов начал бы рассуждать о том, что побудило молодого партийного работника так ожесточиться; Журихин, может быть, промолчал бы, а Конышев, тот сказал бы что-то неожиданное! Например, что Мажаров вправе был написать такое письмо, что лишать его такого права нельзя. Зачем нам, коммунистам, скрывать друг от друга свои мысли, пусть даже в чем-то неприемлемые и тревожные? Если никто из нас не решится сказать то, что думает, то тем самым будет нанесен вред всем! А впрочем, кто знает, что сказал бы в этом случае Конышев? Почему я прячу от всех это неприятное письмо? Что мне мешает поделиться с товарищами своим беспокойством?»