Читать «Возлюбленные уста (Мария Гамильтон – Петр I. Россия)» онлайн - страница 7

Указ этот был весьма замечателен тем, что в нем Петр пошел против векового народного предубеждения против «зазорных младенцев». Прежде они оставались без всякого призрения, умерщвлялись родителями, умирали от голода и холода, заброшенные в непристойные места, либо их подбрасывали другим людям, при которых ребенок, если выживал и вырастал, становился рабом. Теперь у этих несчастных младенцев появилась возможность выжить, коли на то будет воля родивших их женщин. Конечно, Марья Гамильтон знала об этом, но, преследуемая стыдом, желая сохранить за собой имя честной девушки, не веря, что можно родить ребенка и сохранить сие в тайне, не убив его, она предпочла сделаться преступницей.

Да не только потому, что боялась позору от рождения «зазорного младенца». Она страшно боялась, что Иван Орлов бросит ее. Ей приходилось всячески изворачиваться и обихаживать своего любовника, чтобы он не изменял ей с другими красотками. Готовых к тому было множество, и в числе их находилась Авдотья Чернышова, которую сам Петр называл «бой-баба» за лихость нрава и поступков, которая тоже пользовалась его расположением и от которой он даже подцепил дурную болезнь. И болезнь та, само собой, принялась кочевать по всему двору, передаваясь от одного любострастника к другому самым естественным путем и способом.

Марья про это знала и ненавидела Авдотью всеми силами души. Она бы душу заложила, чтобы Иван навсегда отказался от этой разбитной бабенки, но любовник изменял ей… и Марье, которая была беременна и у которой постоянно с души воротило от всего на свете. А от шашней Ивана с Авдотьей делалось ей и вовсе тошнехонько, уж лучше бы и вовсе не жить. Страдая и мучаясь, гоняясь за Иваном, выслеживая его встречи с Авдотьею, скандаля с той и даже дирая ее за волосы (а также сама будучи дираема), она как-то незаметно пропустила сроки, во время которых можно было вытравить дитя без относительного ущерба для здоровья, и теперь каждый день приближал ее к позорным родам. Утягивалась она сверх всякой меры, этим только и могла обмануть окружающих, а мужчин к себе в ту пору не подпускала. На ее счастье, Петр уехал в Ревель, забрав с собою тех своих денщиков, которые раньше пользовались милостями Марьи, Орлов уехал тоже. Марья жила в летнем домике, запершись в своих комнатках и сказавшись больною. Она никого к себе не допускала и так искусно скрывала свое положение, что даже ближайшие ее прислужницы долгое время ни о чем не подозревали и были немало ошарашены, когда их госпожа вдруг принялась громко стонать, распустила все пояса и утяжки, которые стягивали ее живот, и служанки поняли, что они присутствуют при начинающихся родах.