Читать «Возвращение Мюнхгаузена (Повести, Новеллы)» онлайн - страница 357

Деньги, полученные за "Гулливера", вывели его из материального тупика и дали возможность провести летний отдых на юге. В это лето он жил в Одессе на Большом Фонтане в семье моей матери и сестры.

Большой Фонтан издавна был любимым местом многих писателей. Здесь отдыхали Бунин, Куприн, Олеша, Вишневский, Ольга Форш, Гроссман, Щепкина-Куперник. Здесь проводил лето Всеволод Мейерхольд с женой Зинаидой Райх. На большой, обращенной к морю террасе соседнего с нами дома писателя А. М. Федорова проводились литературные чтения. Тут читал Бунин своего "Господина из Сан-Франциско", читала свои ранние прелестные стихи Вера Инбер. Именно это место Большого Фонтана так поэтически описал Паустовский в своей повести "Годы больших ожиданий".

Дом, в котором мы теперь жили, стоял на высоком обрыве у самого моря. Ритмичный шум прибоя, морской воздух и дружеские, полные уважения отношения всех членов семьи к Сигизмунду Доминиковичу создавали хорошие условия для лечения нервов и общей поправки здоровья. Он жил надеждой на художественный и материальный успех "Попа и поручика" - эту настоящую козырную карту. Отдыхал, как обычно, работая над небольшими новеллами и очерком об Одессе "Хорошее море"...

Через два года в том же приветливом доме происходило нечто иное. Мы с С. Д. сидели вечером на террасе. У нас в гостях был Юрий Карлович Олеша с женой Ольгой Густавовной. Писатели только что познакомились; завязалась беседа на волнующие литературные темы. Неожиданно на террасу вошел незнакомый мне человек. Извинившись, он объяснил, что приехал к Юрию Карловичу поговорить с ним о деле, и вдруг сказал: "Арестован Бабель". Беседа оборвалась. Помолчав несколько минут, гости ушли к Олеше; мы с С. Д. остались с только что услышанной новостью. Бабель - талантливый писатель, умный, хороший человек. Новая жертва ежовщины, страшной власти, уничтожавшей тысячи невинных людей, жертва времени, по жестокости не имеющего себе равного во всей истории России.

В 1937 году были арестованы и мужья обеих моих сестер...

Возвращение в Москву не оправдало надежд, не принесло радости. Театры, оспаривавшие право первой постановки "Попа и поручика", вдруг замолчали; переговоры и связи прекратились. Трудно было понять, что, собственно, произошло. Самолюбие мешало Кржижановскому расспрашивать о причине краха. Вывод был ясен: проникнуть на сценическую площадку так же трудно, как попасть на экран кино или в печать. В правильности этого вывода он окончательно утвердился, когда выяснилось, что постановку "Евгения Онегина" в Камерном театре, как я уже раньше рассказывала, тоже постиг крах.

"Самсон не боролся со своей мельницей. Он отращивал свои волосы, а может быть, и то, что под ними: мысль".

Кржижановский продолжал писать. Он не мог не писать, также как пчела не может не откладывать мед, даже если убраны соты. Это были новые новеллы, которые он предполагал объединить в сборник "Чем люди мертвы". Работа была для него опасением. Он жил уединенно, избегая встреч с людьми и не заводя новых знакомств. Правда, одно неожиданное знакомство-встреча внесло тепло в его жизнь, но и то быстро рассеялось. С. Д. продолжал еще встречаться с Василенко: они вместе подготовляли монтаж "Попа и поручика" для радио. Кржижановский приехал однажды во Влахернское. Василенко угостил его великолепным со льдом квасом и гениальным с пылу с жару Филатовым. Сперва Владимир Петрович косился на С. Д., говорил как сквозь стену, но не то третий, не то четвертый парадокс заставил его распахнуть дверь.