Читать «Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда)» онлайн - страница 77

Николай Алексеевич Фомичев

— Это почему же?

— Потому что худшее на свете зло — это творить несправедливость.

И Ликон, усмехнувшись, спросил:

— Выходит, чем чинить несправедливость, ты хотел бы скорее терпеть ее?

— Я не хотел бы ни того, ни другого. Но если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы переносить.

И, встав перед Сократом, сказал возмущенный Ликон:

— Выходит, если человек несправедливо стал тираном, а его схватили, оскопили, истерзали всевозможными пытками, да еще заставили смотреть, как пытают его детей и жену, а в конце концов распяли или сожгли на медленном огне — в этом случае он будет счастливее, чем если бы ему удалось спастись и стать тираном и править городом до конца дней своих, поступая как вздумается и возбуждая зависть сограждан?

И сказал Сократ:

— По-моему, Ликон, человек несправедливый и преступный несчастлив при всех обстоятельствах, но он особенно несчастлив, если уходит от возмездия и остается безнаказанным. Поэтому-то я и считаю, что для того, чтобы оправдать несправедливость собственную или своих родителей, детей, отечества, красноречие нам совершенно ни к чему. Вот разве что кто обратится к нему с противоположными намерениями, — чтобы обвинить прежде всего самого себя, а затем любого из родичей и друзей, кто б ни совершил несправедливость, и не скрывать проступка, а выставлять его на свет: пусть провинившийся понесет наказание и выздоровеет; чтобы упорно убеждать самого себя и остальных не страшиться, а крепко зажмурившись, сохранять мужество, как в те мгновения, когда ложишься под нож или раскаленное железо врача, и устремляться к благу и прекрасному, о боли же не думать вовсе; и если проступок твой заслуживает плетей — пусть тебя бичуют, если оков — пусть заковывают, если изгнания — уходи в изгнание, если смерти — умирай, и сам будешь первым обвинителем, и своим и своих близких. Вот на это и употребляй красноречие, чтобы преступления были до конца изобличены, а виновные избавлены от величайшего зла — от несправедливости!

И, с яростью ударив по столу кулаком, заорал Ликон:

— Хватит! Я не позволю дольше издеваться над величайшей святыней государства — риторским искусством!

И тогда вскочил из-за стола Платон и со словами:

— На грубость я привык отвечать грубостью! — схватил Ликона за шиворот и вытолкнул его разжиревшую тушу в дверь.

И хохот гостей приветствовал поступок Платона, и хозяин сказал, подняв бокал:

— Выпьем, друзья, за новую победу Сократа!

Критон же, перегнувшись через стол, шепнул Сократу:

— Боюсь, дружище, что эта победа слишком дорого тебе обойдется. Да и Платон оказал тебе плохую услугу…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сократ.

— Ты будто дитя, Сократ. Разве ты забыл, что Ликон — лучший друг Анита?..

И Сократ, рассмеявшись, сказал:

— Тебе все козни врагов мерещатся! Выпей-ка лучше вина, Критон!

И кончили спор друзья умеренным возлиянием.

…И то, чего Сократ по старости лет и спокойствию совести своей не ожидал, но чего опасался Критон, знавший хорошо коварство врагов Сократа, свершилось вскоре же: Анит, Мелет и Ликон, объединившись, подали на Сократа в суд, обвинив его в непочитании богов и порче молодежи.