Читать «Во весь голос» онлайн

Владимир Владимирович Маяковский

Владимир Маяковский

ВО ВЕСЬ ГОЛОС

ПЕРВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ В ПОЭМУ

Уважаемые                   товарищи потомки! Роясь           в сегодняшнем                                    окаменевшем г....., наших дней изучая потемки, вы,      возможно,                      спросите и обо мне. И, возможно, скажет                                  ваш ученый, кроя эрудицией                           вопросов рой, что жил-де такой                             певец кипяченой и ярый враг воды сырой. Профессор,                    снимите очки-велосипед! Я сам расскажу                          о времени                                           и о себе. Я, ассенизатор                         и водовоз, революцией                     мобилизованный и призванный, ушел на фронт                         из барских садоводств поэзии —                 бабы капризной. Засадила садик мило, дочка,           дачка,                     водь                             и гладь — сама садик я садила, сама буду поливать. Кто стихами льет из лейки, кто кропит,                  набравши в рот — кудреватые Митрейки,                                     мудреватые Кудрейки — кто их к черту разберет! Нет на прорву карантина — мандолинят из-под стен: «Тара-тина, тара-тина, т-эн-н…» Неважная честь,                            чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам,                    где харкает туберкулез, где б… с хулиганом                                  да сифилис. И мне           агитпроп                          в зубах навяз, и мне бы                строчить                               романсы на вас — доходней оно                       и прелестней. Но я        себя                смирял,                             становясь на горло               собственной песне. Слушайте,                  товарищи потомки, агитатора,                  горлана-главаря. Заглуша               поэзии потоки, я шагну              через лирические томики, как живой                 с живыми говоря. Я к вам приду                        в коммунистическое далеко́ не так,            как песенно-есененный провитязь. Мой стих дойдет                             через хребты веков и через головы                          поэтов и правительств. Мой стих дойдет,                             но он дойдет не так,— не как стрела                       в амурно-лировой охоте, не как доходит                         к нумизмату стершийся пятак и не как свет умерших звезд доходит. Мой стих                трудом                            громаду лет прорвет и явится               весомо,                           грубо,                                     зримо, как в наши дни                         вошел водопровод, сработанный                      еще рабами Рима. В курганах книг,                          похоронивших стих, железки строк случайно обнаруживая, вы      с уважением                           ощупывайте их, как старое,                  но грозное оружие. Я    ухо          словом                      не привык ласкать; ушку девическому                               в завиточках волоска с полупохабщины                              не разалеться тронуту. Парадом развернув                                 моих страниц войска, я прохожу                  по строчечному фронту. Стихи стоят                     свинцово-тяжело, готовые и к смерти                                и к бессмертной славе. Поэмы замерли,                           к жерлу прижав жерло нацеленных                    зияющих заглавий. Оружия              любимейшего                                     род, готовая              рвануться в гике, застыла               кавалерия острот, поднявши рифм                           отточенные пики. И все           поверх зубов вооруженные войска, что двадцать лет в победах                                              пролетали, до самого                 последнего листка я отдаю тебе,                       планеты пролетарий. Рабочего                громады класса враг — он враг и мой,                       отъявленный и давний. Велели нам                    идти                            под красный флаг года труда                   и дни недоеданий. Мы открывали                        Маркса                                    каждый том, как в доме                  собственном                                       мы открываем ставни, но и без чтения                          мы разбирались в том, в каком идти,                      в каком сражаться стане. Мы       диалектику                          учили не по Гегелю. Бряцанием боев                           она врывалась в стих, когда          под пулями                             от нас буржуи бегали, как мы            когда-то                         бегали от них. Пускай             за гениями                               безутешною вдовой плетется слава                          в похоронном марше — умри, мой стих,                           умри, как рядовой, как безымянные                           на штурмах мерли наши! Мне наплевать                         на бронзы многопудье, мне наплевать                        на мраморную слизь. Сочтемся славою —                                  ведь мы свои же люди,— пускай нам                   общим памятником будет построенный                      в боях                                 социализм. Потомки,               словарей проверьте поплавки: из Леты              выплывут                              остатки слов таких, как «проституция»,                               «туберкулез»,                                                     «блокада». Для вас,               которые                            здоровы и ловки, поэт         вылизывал                           чахоткины плевки шершавым языком плаката. С хвостом годов                            я становлюсь подобием чудовищ                ископаемо-хвостатых. Товарищ жизнь,                          давай                                    быстрей протопаем, протопаем                  по пятилетке                                       дней остаток. Мне        и рубля                     не накопили строчки, краснодеревщики                             не слали мебель на́ дом. И кроме              свежевымытой сорочки, скажу по совести,                             мне ничего не надо. Явившись                  в Це Ка Ка                                   идущих                                                светлых лет, над бандой                   поэтических                                       рвачей и выжиг я подыму,                 как большевистский партбилет, все сто томов                       моих                                партийных книжек.