Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 71

Однако относительная фельетонность книжек Волгина не может служит доказательством, что они принадлежат перу Дорошевича. К тому же книги Волгина постоянно переиздавались у Сытина в 90-е годы и более поздние времена. «Роковая тайна» — в 1897, 1899, 1901, «Турецкий пленник» — в 1897, 1909, 1913, «Мертвец без гроба» — в 1902, 1904, 1908, 1909, «Утопленница» — в 1895, 1899, 1900, 1901, 1908, 1911, 1913, 1914. При таких многочисленных массовых переизданиях сохранить тайну, что Валентин Волгин — это знаменитейший фельетонист Влас Дорошевич, было бы невозможно. Между тем никто и ни разу об этом даже не обмолвился. Если Сытин спустя многие годы рассказывал как своего рода сенсацию историю продажи ему юным Власом переделки гоголевской «Страшной мести», то, конечно же, он вспомнил бы и о добром десятке лубочных книг Валентина Волгина, вышедших в его издательстве. Это сенсация еще похлеще! Поскольку речь идет уже не о курьезном эпизоде «голодной юности», о связи с которым Власа и без Сытина свидетельствуют те же прозрачные псевдонимы «В. М. Дорошкевич» и «В.М.Д-ч», а о некоем совершенно неизвестном и достаточно обширном, если иметь в виду число волгинских изданий и переизданий, разделе творческой биографии «короля фельетонистов». Мудрено было бы не только Сытину, но и кому-то из сотрудников его издательства или коллег-журналистов удержаться и не раскрыть эту тайну, тем более по прошествии значительного времени, когда уже и самого «короля» не было в живых. А уж при жизни — то-то было бы шуму! Тем более что недоброжелателей и завистников у Дорошевича хватало. Но, повторим, таких свидетельств нет.

Вот как сам Сытин рассказывал о проделках Власа писателю Иерониму Ясинскому: «Меня Дорошевич <…> как малограмотного не раз надувал и, так сказать, обучал. Принесет что-нибудь из Пушкина, за свое выдаст, я и издам. За „Тараса Бульбу“ еще заплатил ему двадцать пять, за дешевкой гнался, по правде сказать, и показалось интересным. Приходит квартальный в лавочку, я и похвастай: вот какой писатель выискался, далеко, говорю, пойдет; а он взял рукопись, прочитал, да и говорит: „В арестантское отделение угодит“. За что? — говорю. За то, говорит, что это Гоголя, а это Пушкина. Пришлось одно издание совсем уничтожить, а другое разобрать в типографии. Ну, а рукописи на память оставил. Дорошевич теперь знаменитостью сделался. Только я, как читаю его фельетон, все думается: откуда он это слямзил?..» И далее издатель, словно прозревая свою просветительскую роль и ближайшее будущее, буквально вещал: «Я чуть не тысячу книгоношей воспитал <…> могу в настоящее время ворочать уже и солидными предприятиями; может быть, газету осную, так что буду богат, потому что объявлениями можно запрудить всю Россию; того же Дорошевича возьму за жабры, так что и на вас, между прочим, надежда».