Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 444

Рано или поздно.

Мы должны иметь ключи от своего дома у себя в кармане <…>

Началась борьба из-за округления своих границ, из-за приобретения портовых городов, началась борьба интересов.

Все думают о своих интересах.

Почему же только одна Россия должна забывать о своих?»

Вот таким ликом твердого патриота-государственника мог повернуться к читателю либерал и безжалостный критик того же государства. На возможные упреки в поддержке великодержавных настроений он отвечал: «Раз операция началась, пусть она будет доведена до конца.

Это не шовинизм.

Это — простой математический расчет.

Чувство самосохранения и понимание хитрости врага».

Он возражает и пацифистам: «Человечество не живет без войны <…>

Если бы человечество весь гений, который потратило на военные приготовления и усовершенствования, потратило на другое.

Мы были бы полубогами.

Властителями стихий <…>

Мы не верим в вечный мир.

Но хотим продолжительного».

Фельетоны Дорошевича были популярны в армии, их читали даже в солдатской среде. Правда, украдкой, так как «Русское слово» считалось газетой «недозволенной». По этой причине рядовой Алексей Каширин, герой романа Николая Брыкина, увлекшийся «на редкость хлестким, смешным, интересным» фельетоном Дорошевича, оказался на гауптвахте. Но сама война становится непопулярной, утрачивает общественную поддержку. Общий подъем первых месяцев спал. И чего особенно не мог принять Дорошевич — общенациональное патриотическое знамя перехватили черносотенцы. Еще в 1913 году он писал, что «за национализм хватаются такие грязные, испачканные нагайками руки и стараются воскресить такое смердящее прошлое, что общество пугливо косится на всякого, кто произносит „национальный“». В войну эти «грязные руки» особенно разгулялись. Активность распутинцев, черносотенных организаций и их прессы сделалась невыносимой. Он клеймит их в памфлете «Черносотенцы»: «Черная сотня имеет две организации:

— Боевую и клеветническую.

Боевая группируется около „Русского знамени“.

Клеветническая — вокруг „Земщины“.

Как цинично определял один очень умный руководитель:

— Волкодавы и вонючки.

Те и другие бывают необходимы <…>

Манифест 17-го октября объявляет „свободы“.

Так мы же покажем вам свободу!

Сейчас охотники, видимо, решили, что:

— Пора уже выпускать „волкодавов“.

Начинаются опять прекрасные дни „Русского знамени“».

Он называет «Союз русского народа» «преступным сообществом убийц, грабителей» и требует от правосудия «открыть до конца этот гнойник», «постановления о возбуждении следствия о союзе русского народа».

Еще более обострилась старая российская беда — положение прессы. И дело не в том, что давит военная цензура. Ее требования демагогически используются властью для тотального нажима на печать. Свобода слова по-своему понимается и в кругах причисляющих себя к прогрессивным. Литератора, читающего на вечере пушкинскую «Песнь о вещем Олеге», именно редактор «прогрессивной газеты» упрекает в «проповеди погрома», поскольку «оправдывается» месть хазарам «за их буйный набег». Это, конечно, сатира, но более чем отвечающая действительности. В этом же фельетоне недоумевающему литератору редактор поясняет, что «Пушкин писал в свое время. В этом его оправдание». И продолжает: «А вы читаете в наше! В наше время Пушкин был бы эсдеком и сидел бы в Государственной Думе рядом с Чхеидзе. Он всегда любил Кавказ и написал „Кавказского пленника“ <…> Мы не знаем, как бы он выразился теперь о переживаниях Олега. Но, во всяком случае, подобных вещей читать без оговорок невозможно! Особенно в теперешнее напряженное время». Редактору поддакивает представитель полиции: «Да-с, в настоящее время подобные эксцессы в чтении, действительно, нежелательны».