Читать «Виргинцы. Книга 1» онлайн - страница 257
Уильям Мейкпис Теккерей
Что может быть прекраснее всепрощения? Не верх ли разумности, исчерпав запас бранных слов, извиниться, взять назад необдуманные выражения, а также и графин (говоря к примеру), запущенный в голову врага, и восстановить былую дружбу? Некоторые люди наделены этим восхитительным, этим ангельским даром всепрощения. Как трогательно, например, было наблюдать за нашими двумя дамами в Танбридж-Уэлзе, когда они прощали друг другу, улыбались, шутили, чуть ли не лобызались, несмотря на размолвку накануне, — да, и не поминали старое, словно совсем про него забыв, хотя, без всякого сомнения, отлично его помнили. А вот мы с вами — сумели бы мы поступить так? Будем же тщиться, друг мой, обрести эту христианскую кротость. Я убежден, что можно научиться прощать бранные слова, которыми вас осыпают, но для этого нужна хорошая практика и привычка слушать ругань и ругаться самому. Мы обнимаемся после ссоры и взаимных поношений. Боже мой! Брань — пустяки, когда к ней привыкаешь и обе стороны не обращают на нее внимания.
Вот так тетушка и племянница сели играть в карты самым дружеским образом, пили за здоровье друг друга и обе взяли по крылышку цыпленка, весело сломав дужку, и (в разговоре) выцарапывали глаза только ближним, но не друг другу. Вот так, читали мы, воины на Пиренейском полуострове, когда трубы возвещали о перемирии, братались, обменивались кисетами и бутылками вина, готовые в любую минуту, едва истечет срок перемирия, вновь схватить ружья и начать дырявить друг друга. Да, наши ветераны, закаленные в войнах, но знающие и прелести мирной жизни, ненадолго складывали оружие и предавались дружескому веселью. Разумеется, попивая с французишкой, следовало держать ружье под рукой, чтобы разнести ему череп, если бы он вдруг схватился за свое — ну, а пока a votre sante, mon camarade! {За ваше здоровье, приятель! (франц.).} За ваше здоровье, мусью! И все превосходно. У тетушки Бернштейн, кажется, грозила разыграться подагра? О, боль совсем прошла. Ах, Мария так рада! А обмороки Марии? Они ее больше не мучат. Правда, вчера вечером ее охватила легкая слабость. Баронессу это чрезвычайно огорчило! Ее племяннице следует посоветоваться с самым лучшим врачом, принимать всяческие укрепляющие средства и пить железо, даже когда она уедет из Танбриджа. Тетушка Бернштейн так любезна, предлагая ей прислать корзину бутылок целебной воды! Что же, если госпожа Бернштейн и говорит камеристке в уединении своей спальни: "Обмороки! Вздор! Падучая, которую она унаследовала от этой ужасной золотушной немки, своей маменьки!" Откуда нам известны конфиденциальные беседы старой дамы и ее прислужницы? Предположим, леди Мария прикажет миссис Бетти, своей горничной, пробовать каждый стакан присланной воды, предварительно объявив, что тетушка вполне способна отравить ее? Весьма вероятно, что подобные разговоры происходили. Это всего лишь предосторожности — всего лишь ружья, которые сейчас мирно лежат под рукой у наших ветеранов, заряженные и со взведенным курком.
Располагая кабальным письмом Гарри, ветеранша Мария не торопилась требовать оплаты. Для этого она слишком хорошо знала жизнь. Он был связан с ней нерушимыми узами, но она давала ему достаточно досуга и отпусков под честное слово. Она вовсе не хотела без нужды досаждать своему юному рабу и сердить его. Она помнила о разнице их возрастов и понимала, что Гарри должен вкусить свою долю удовольствий и развлечений. "Веселитесь и забавляйтесь, кузен", — говорила леди Мария. "Резвись, резвись, мой миленький мышонок", говорит старая серая Котофеевна, мурлыча в уголке и ни на мгновение не смыкая зеленых глаз. Обо всем, что Гарри предстояло увидеть и проделать во время первого посещения Лондона, его родственницы, конечно, много говорили и шутили. Обе они прекрасно знали, в чем заключались обычные забавы молодых джентльменов той эпохи, и беседовали о них с откровенностью, которая отличала те менее стеснительные времена.