Читать «Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»» онлайн - страница 3

Однажды Кристин Лагард, директор-распорядитель Международного валютного фонда, в раздражении обронила, что, мол, для исправления ситуации нам нужны «взрослые в доме». Она была права. Да, во многих домах, где разворачивалась эта драма, присутствовало множество взрослых. Но по характеру они делились на две категории – на исполнителей и фантазеров. Исполнители послушно занимались порученными делами и ставили галочки в графах инструкций, переданных им начальством. Однако во многих случаях эти начальники – такие политики, как Вольфганг Шойбле, и такие функционеры-чиновники, как Кристин Лагард и Марио Драги, – вели себя иначе. У них была возможность задумываться о себе и о своей роли в спектакле, а эта возможность вступать в диалог с собой превращала их в фантазеров, добровольно шагавших в ловушку самоисполняющихся пророчеств.

В самом деле, наблюдать за действиями кредиторов Греции было во многом похоже на присутствие на представлении «Макбета», где действие перенесено в края Эдипа. Подобно тому как отец Эдипа, царь Лай из Фив, невольно навлек на себя гибель, поскольку верил пророчеству о том, что ему суждено пасть от руки сына, самые умные и могущественные игроки нашей драмы сами обрекали себя на поражение, опасаясь пророчества, это поражение предрекавшего. Вполне осознавая, насколько легко власть может выскользнуть у них из рук, кредиторы Греции часто поддавались ощущению собственной уязвимости. Они боялись, что фактическое банкротство Греции приведет к утрате их политического контроля над Европой, и потому навязали моей стране политику, которая постепенно подрывала этот политический контроль, причем не только над Грецией, но и над Европой в целом.

Со временем, почувствовав, как Макбет, что былая сила обращается в полнейшее бессилие, они пришли к выводу, что пора прибегнуть к решительным мерам. Бывали моменты, когда я словно наяву слышал из их уст:

По мне, все средства хороши отныне:

Я так уже увяз в кровавой тине,

Что легче будет мне вперед шагать,

Чем по трясине возвращаться вспять.

В мозгу мой страшный план еще родится,

А уж рука свершить его стремится^[2].

Рассказ любого из непосредственных участников кровопролитной драмы, подобной нашей, неизбежно будет отмечен предвзятостью или желанием оправдаться. Потому, стремясь к искренности и беспристрастности, я пытался оценивать поступки всех действующих лиц, в том числе свои собственные, как бы глазами драматурга, с позиций древнегреческой или шекспировской трагедии, где персонажи, не будучи ни сугубо хорошими, ни откровенно дурными, становятся жертвами непредвиденных последствий своих устремлений и представлений о необходимых шагах. Подозреваю, что мне удалось приблизиться к реализации поставленной задачи, когда речь идет о людях, чьи поступки меня поражали (то есть о фантазерах), но я не слишком преуспел, описывая тех, чья исполнительность притупляла остроту моих чувств. Пожалуй, я не стану за это извиняться, не в последнюю очередь потому, что описывать их иначе означало бы поступиться исторической достоверностью моего повествования.