Читать «Весенняя пора» онлайн - страница 438

«Неужто не будет меня вовсе, совсем испарится Федор, сын Оконона, будто никогда и не жил? Ну, хоть воробышком, хоть пчелкой бы жить после смерти…»

Столь же кратко, с какою-то преднамеренной, может быть, даже нарочитой угловатостью написан и другой образ — силача Тохорона. Неграмотный, темный бедняк только изредка, да и то по случайному поводу, пускает в ход свои сокрушительные кулаки. Но сознание его медленно пробуждается в революционных схватках, и молчаливый Тохорон становится грозной силой: одно движение его литых плеч приводит в трепет даже самого наглого и хитроумного врага — Луку Губастого. Читатель ясно видит: не свернуть теперь Тохорона с пути, как не столкнуть слабой человеческой рукой несущегося вперед паровоза.

С яркой, лучше сказать, с яростной силой выписана у Н. Мординова целая галерея отвратительных типов бывших властителей жизни: тойонов, князьков и их прислужников. «Верхи», угнетающие якутский народ, обладали чертами самого бесстыдного паразитизма: чем крупнее был богач, тем откровеннее жил он на чудовищные проценты, выплачиваемые ему с долгов, и на вечные отработки бедняков все за те же долги. Бедняки надрывались в батрачестве и на отработках, тойоны же предавались безделью, пьянству, разврату в такой зловещей степени, что в потомстве их проявлялись явственные черты патологии и вырождения (Лука Губастый, слепец Федор Веселов, садистка старуха Сыгаева).

Воздав должное этой группе героев, Николай Мординов с глубокой сыновней любовью, широко и точно выписывает яркие образы трудящихся якутов, тех, кто по праву представляет свой народ. Якутский национальный характер в изображении Н. Мординова оригинален и неповторим. Под внешней суровостью скрываются черты безграничной, поистине детской доверчивости и полной неспособности лгать, хитрить, изворачиваться. С какой легкостью, например, верит придавленный нуждой Егордан в добрые намерения богача Веселова, когда тот, заманивая Егордана в кабалу, посадил его за стол и поставил перед ним стакан водки! Простодушен и Дмитрий Эрдэлир, так и не сумевший или, по молодости лет, не успевший преодолеть в себе привычной доверчивости к людям, к соседям и землякам. Смело мчится он в тайгу, к улусникам, ставшими врагами красных, — мчится, чтобы разоблачить их, но те идут на хитрость: затевают «соревнование» в меткости стрельбы и… Дмитрий становится их мишенью.

С особенной, выпуклой яркостью проступают черты национального характера якутов в эпизоде так и не состоявшейся мобилизации их на «немецкую» войну 1914 года. Словно бы в едином фокусе раскрывается тут доверчивая душа народа, горестная покорность бедноты, которую «угоняют» на далекую, никому не понятную «войну царей», глубокое горе семей, которые становятся сиротами без хозяина и кормильца, и звериная изворотливость богачей, здоровенные сынки которых мгновенно становятся инвалидами и за немалую мзду получают бумажки об освобождении от мобилизации. В селении все бурлит через край — на общих кострах жарится мясо, купленное в складчину, звенят песни, сливаясь с воплями. Парни валят самую высокую лиственницу и вкапывают ее посреди селения: это — памятный «столб горести». Но с какою детской легкостью, как безоглядно переходит народ от горя к безудержной радости, когда слухи о мобилизации не подтверждаются: якутов, оказывается, «не берут на войну». В мгновение ока «избавляется» от своей грыжи Лука Губастый, на кострах жарят мясо другого вола, тоже приобретенного в складчину, «столб горести» выкапывают и на его место, срубив другое дерево, ставят «столб радости»…