Читать «Весенняя пора» онлайн - страница 155
Николай Егорович Мординов
Егордан боится хозяина, потому не знает, что и ответить.
— Кто их знает… — нерешительно бормочет он и начинает шепотом уговаривать Федосью.
Но Федосья не унимается, — стоит только заговорить хозяйке, и она не желает оставаться в долгу.
— Наступить на мышонка, так и он запищит, — громко говорит Федосья мужу. — А ведь я человек, кажется. Хоть я и батрачка, а она богачка, а обиду терпеть тоже неохота…
— Опять мое богатство мозолит ей глаза! — восклицает Харитина. — Мне богатство бог дал…
— А мне почему не дает? — недоумевает Федосья. — Всю жизнь гну спину, а все батрачка. Почему же бог меня забывает?
— У него и спроси.
— Нет уж, ты у него спроси. Ты ведь с ним больше знакома.
Ответы Федосьи точны, остроумны, насмешливы, но ее удел — только обороняться, а не наступать. У Харитины огромное преимущество: она свободно орудует множеством унизительных словечек по адресу бедноты. И споры неизменно кончаются поражением Федосьи, ее обиженными всхлипываниями.
Никита сидит с книгой в руках у остывающего камелька. Мальчик взволнован. Едва сдерживая слезы, он строит планы избавления матери от Харитининых обид. Вот он становится взрослым, и они вдвоем с матерью переселяются далеко-далеко в тайгу Эндэгэ и там счастливо живут. Он охотится и рыбачит, а мать варит ему и шьет. Потом она становится совсем старенькой и, обняв его, тихо умирает. Уже мертвая, жалея своего осиротевшего сына, она льет слезы. Никита покрывает свою мертвую мать корой, а поверх коры набрасывает зеленые ветки, чтобы не тронули ее тела звери и птицы (в его представлении почему-то всегда лето)… С грозными глазами он мчится к Харитине, срывает дверь, влетает в юрту и свирепо и яростно кричит ей: «Моя мать умерла! Ты ругала ее, ты заставляла ее плакать? Вот теперь посмотрим, кто из нас заплачет! А ну, вставай, поговорим!»
Никита вскакивает, с шумом повалив табуретку. Все оглядываются на него, а он, отступив в темноту и не зная, как выразить свой гнев, вдруг начинает громко петь:
— Вот это да! — удивляется Григорий. — Вы все ругаетесь, а Никита молитву поет.
— Как же, молитву! — равнодушно замечает сын хозяина, флегматичный Андрей, окончивший прошлой весной талбинскую школу.
— Песню сударских, должно, поет, — догадывается разгоряченная ссорой хозяйка. — «Головы богачам-дуракам отрублю» — вот что он поет!
— Ну ладно, — останавливает хозяин жену. — Если по-якутски такое скажет, штаны ему спустим да высечем, а по-русски пусть себе болтает: все равно никто ничего не поймет. Это как кукиш в рукавице показывать. Мы-то не видим, нам и наплевать.
Григорий Егоров как-то поссорился со своим старшим братом Михаилом. Некоторое время они не ходили друг к другу, а встречаясь на дороге — не разговаривали.
Однажды вечером вся семья Григория собралась за чаем. Ляглярины тоже пили чай на другой половине юрты. Когда маленький Семен вышел из-за перегородки и бесцеремонно подошел к хозяйскому столу, Григорий погладил его по голове и сказал:
