Читать «Весенняя пора» онлайн - страница 111

Боллорутта с женой жили вдвоем. Хозяин, низкорослый восьмидесятилетний старик с узкими проворными глазками на широком, лишенном всякой растительности лице, держался бодро, и, казалось, годы не брали его — даже лошадиные зубы его сохранились полностью. Майыс же неузнаваемо изменилась. Теперь ее отличали не столько пышные, волнистые волосы, сколько ледяной, равнодушный взгляд.

Между супругами не было ничего общего. Бедную сироту выдали за родовитого, богатого вдовца, похоронившего двух жен. И несмотря на то, что старик был старше Майыс на шестьдесят лет, держался он бойко и вникал в любую мелочь. А Майыс никем и ничем не интересовалась, не было для нее ни печалей, ни радостей. Она никого не хвалила, никого не осуждала. Ее глаза всегда теперь смотрели холодно и равнодушно.

Волнения и скорби мира, городские новости, война между царями, наслежные сборы, скандальные дела, чужая тайная любовь — все проходило мимо нее, ничто ее не трогало. Вся она была будто смутное отражение в глубокой, темной воде… Незаметно было, чтобы она что-нибудь или кого-нибудь любила или ненавидела, соглашалась с чем-нибудь или оспаривала.

— Майыс, может, за водой сходим? — скажет, бывало, Федосья.

— Сходим, — ответит Майыс и начнет одеваться.

— Или сперва чайку попьем, а за водой потом?

— Можно и потом… — еще равнодушнее произнесет Майыс и начнет подкладывать в самовар угли.

Вот и весь разговор.

Зимнее туманное солнце, еще не успев подняться, уже начинает заходить. И кажется, что этот медленный шар вот-вот зацепится за верхушки деревьев на ближних горах и повиснет на них, неторопливо покачиваясь. Но каждый раз солнце все-таки благополучно минует препятствие. Наступают сумерки. Тогда нависшие над избой горы будто выпрямляются и становятся выше. Потрескивает мороз. Где-то на Талбе оглушительно лопается лед, и грохот, все ширясь, раскатывается над безбрежной тайгой.

Возвращается Василий Боллорутта, он только что привез сено, и за дверью слышно, как тяжелые рукавицы глухо колотят по торбасам, отряхивая с них снег. Он возится там довольно долго, а потом входит в избу, заранее развязав тесемки заячьей шапки. Остановившись в дверях, хозяин снимает шапку, отряхивает ее и спотыкающейся походкой, точно воробьиными прыжками, приближается к правым нарам, над которыми вбиты крюки. Не торопясь, тяжело дыша, вешает он одежду, затем подходит к камельку и голыми руками переворачивает горящие поленья.

В избе воцаряется тишина.

Когда Майыс подтаскивает к камельку стол и ставит на него пышущий самовар, старик, бойко ворочая седой круглой головой и дружелюбно скаля желтые зубы, обращается к ней с ненужным вопросом:

— Милаша, а чай?

— Поставила же, — безучастно говорит жена.

— Да…

Старик громко чмокает губами, долго откашливается, затем, откинув голову назад, сплевывает далеко в сторону и подсаживается к столу. Самодельной костяной ложкой он вылавливает из деревянной миски куски лепешки со сливками, долго разглядывает их, потом резким движением кидает в рот. Жует он, громко чавкая, а пьет, причмокивая и жмурясь от удовольствия. По временам Василий будто к чему-то прислушивается и тогда неподвижно держит чашку высоко на трех пальцах. И вид у него при этом такой, словно на него кто-то смотрит. А Майыс все это время молча сидит, склонившись над столом. Она бесшумно и быстро вертит перед собой пустое блюдце, так что ее большой палец с белым ногтем беспрерывно мелькает перед глазами.