Читать «Верные до конца» онлайн - страница 23

Георгий Петрович Винс

Подругу милую и старенькую мать…

А в волосах, в этапах поседевших,

Снега России памятью горят!

И Тот, Кто всех и ближе и дороже,

Кто нашей жизни крепкий монолит,

Кто наши силы в битвах веры множит,

С улыбкой доброю на нас с небес глядит!

Май 1969 г. Украина

УЗЫ МОЕЙ МАТЕРИ

„Она сделала, что могла…"

Марк. 14, 8

1 декабря 1970 г. в гор. Киеве была арстована моя мать.

Это произошло вечером. В доме находились мои младшие дети и она.

Когда она собралась и оделась, подошла моя старшая дочь. Бабушка была очень спокойна, бодра.

Она помолилась вместе с внучатами и вышла из дома в сопровождении милиции…

Падал первый снег, прикрывая мягким ковром землю, столь богатую слезами и горем…

Высокий сосновый лес, подступавший к самому поселку, который так любила бабушка, задумчиво смотрел на суетившихся людей в милицейской форме, подсаживавших в „черный ворон“ старушку.

Ее любимый лес прощался с ней…

Дети раздетыми выбежали на улицу и тихо плакали…

Рядом с милицейской машиной стояла машина скорой помощи. Она сопровождала арестованную до тюрьмы…

Милая моя мама!

33 года тому назад ты провожала в последний арестантский путь своего мужа — моего отца, и теперь мои дети провожали тебя.

Тяжело мне сознавать твои узы!

Старенькая, больная, столько перенесшая страданий в жизни…

Родимая моя! О, если б мне дозволено было заменить тебя…

Что же преступного ты совершила?!

Ты в свои старческие годы выступила в защиту гонимых за веру…

„Спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обреченных на убиение?“ — Притч. 24, 11 — призывает Слово Божие.

Обязанность каждого честного человека при виде несправедливости и страданий человеческих — не промолчать!

Особенно, это право принадлежит матери, христианской матери…

И ты выполнила свой материнский, христианский долг по мере своих сил.

Этого тебе не могли простить гонители! Они много прилагали различных усилий, чтобы ты замолчала.

И когда они убедились, что твое материнское сердце озабочено судьбой не только твоего сына, преследуемого атеизмом, но что оно шире, ибо горе сирот и вдов-христианок — это твое горе, слезы гонимых за веру — твои слезы, тогда гонители решили и тебя бросить в тюрьму…

Они наивно полагали, что, взяв тебя и заключив в темницу, замолкнет всякий голос в защиту гонимых христиан…

Но этот голос звучит…

Он тысячеустый…

Он звучит у детской кроватки, где молятся маленькие дети о своем папе, томящемся за решеткой за правду Божию.

Этот голос звучит в непрестанных молитвах всего народа Божия; он звучит и в каждой подписи, поставленной в защиту гонимых, и в каждом мужественном свидетельстве об Истине Божьей перед гонителями…

И этот голос не заглушить!

Мне, как сыну, тяжело сознавать твои узы и переносить разлуку с тобой.

Ведь я лишен даже переписки с тобой…

Я лишен возможности ободрить тебя и получить твое хотя-бы письменное материнское благословение…

Еще несколько лет тому назад, когда мой путь проходил по северным лагерям, сколько утешения и ободрения приносили мне твои, полные материнской любви, письма! Каждое твое письмо было светлым праздником для меня!

Твои письма я бережно хранил и много-много раз перечитывал, сидя на нарах…