Читать «Великое (не)русское путешествие» онлайн - страница 87

Михаил Самуэлевич Генделев

Но и прежде, чем турецких корнетов скупые на слова, но суровые в душе свободолюбивые эллины использовали по своим небольшим сексуальным надобностям (старинный партизанский обычай), свободолюбивый лорд мог с ними (турками) перекинуться парой свободолюбивых слов о том о сем. О том, что «поэзия — самая верная вестница, соратница и спутница народа, когда он пробуждается к борьбе» (Перси Шелли Биши)!

И что это нас, стихотворцев, поэтически широко мыслящих людей, не дураков, вопреки общественному мнению, и рационалов (тоже вопреки — без отточенного рационального сознания да и вообще без серьезного аналитического аппарата, без отточенного интеллектуального инструментария — хрен что толковое напишешь! Знаю, что говорю. Это:

То, что «поэзия должна быть глуповата», у них в России вроде постулата.

Михаил С. Генделев

«Уединенное», 1998

А по сути, девочки, Пушкин А. С. имели в виду поэтическую отстраняющую «глупоту», не прозаическую глупость современных письменников… И уж никак не руководство к действию. Байрон, Перси, да и сам А. С., поумнее в поэзии, чем в прозе. Да и в жизни… — М. Г.), так вот, что это нас, сочинителей стихов и поэтов, так несет на солененькое?

Что это за эксперименты с моралью?

Ну в пидарасы податься — святое. Без легкой секс-абберации мало кто может.

Ну не моногамны мы, мягко говоря…

Ну повесил Гаврила Романыч мужичонку из пугачевствующих. И современнички пошептывались, что из любопытства истязал и замучил…

Ну рапорт офицеров-сослуживцев с просьбой отчислить поручика Лермонтова Михаила из полка за жестокость: ходил с казаками (не офицерское, понятно, дело — резать) на замирение аулов. А когда возвращался, рукава черкески — по локоть. Да-да, вот именно, ручная работа.

Ну отмаливал же кое-что Блок А. А. И не мог, не мог отмолить…

Ну, это не говоря о тяге всей юго-западной школы к ГПУ, неоднократно воспетой (но это мелочь).

Конечно, поэтов тянет к крови. Как перевеситься с балкона.

…Среди поэтов редко встречаются профессиональные солдаты. И отношения поэтов со смертью, как правило, — домашние, бытовые. Некоторые женятся на смерти. Боль, мука, жестокость — дело другое.

Но поэзия — не мирное, не вегетарианское занятие, ой, не травоядны стихотворцы! И в жизни, и в стихотворчестве. С брызгами.

Поэтому наши многие так плохо кончали. «Пушкин застрелился из Дантеса». Лермонтов, как известно, из Грушницкого, а о прочих — скучно. Блок умер от смерти.

Байрон, по-моему, умер от Миссолонги. Судя по тому, как она выглядит сейчас.

И все-таки что-то в этом есть, в желании заглянуть в бездну… у бездны оной на краю.

Я вот думаю, а почему это у русской поэзии 20-го века такая барахляная военная лирика? По-моему, кроме «Враги сожгли родную хату» (это я серьезно) да никогда не воевавшего Высоцкого (и это я серьезно), в 20-м веке на русском языке только ахали, да покрякивали: «Когда на смерть идут, поют…» Где «Валерик», милостивые государи? Где «Ты идешь на поле битвы»?..