Читать «Великое (не)русское путешествие» онлайн - страница 73

Не было. И он был счастлив — освобожденный повторным просмотром, отделившим ужас от сна. Смерть не привели посмотреть на него.

Да, он был счастлив во сне — отлично зная, чем все это кончится, что будет дальше, — что еще через четверть часа хода сквозь сады железных апельсинов он будет лежать, вдавливаясь и проникая в раздвинутую, вяло податливую глину рая, и глаза его будут не мочь закрыться, заело створки век, — он, Генделев, будет лежать и ждать, чтобы с какой-еще-нибудь небывалой еще болью, страшней выламывания коренного зуба без укола, что-то внешнее жизни вмешается в налаженный, родной, хороший порядок — а ему и такого было достаточно! — в порядок, в лад его тела: одна из этих коротких, цветных, разноцветных черточек-дефисов, растянутых в воздухе, каждая чуть длиннее пальца, черточек, ряды которых резко прокатываются по листве над ним в ставших такими прозрачными на просвет, напролет, и от того еще менее безопасными… как их?.. кронах; рвань древесная осыпается, и плоды тукают по спине, а по листьям кто-то — известно кто! — с невероятной скоростью расшивает сад стежками, белыми, красными и зелеными, — по идиотскому, по спасительному недоразумению у этих, на которых наткнулся конвой, в магазинах были одни трассирующие пули (почему? может, понравились при набивке рожков своими красными носиками).

Вышивание по темноте решило исход стычки однозначно и счастливо. Для нас. А самое главное — быстро. Смертельное, предательское для самих черношвеек вышивание веерами и строчками, их дурацкое рукоделие, отвело от нас бой, слепой бой на ощупь, тупой бой, который в специально для того устроенном саду мгновенно превращается в жмурки, в убийство, в убой, в упор и на ощупь. (Как — рассказывали — было с нашими коллегами по десанту. Положили толстого румына Хаима, связиста, он покровительствовал Генделеву и разрешал ему звонить домой, в Иерусалим, сколько и когда угодно, и еще троих убили, и двенадцать раненых, один не дотянул — три пули в живот и одна в позвоночник. Вилька из педиатрического, на курс старше, рассказывал, как пытался вытащить, дотянуть до вертолета. А у нас — ни одного. Практически. Один раненый — артист! — сломал лодыжку в темноте, и еще Гудмана царапнуло осколком, когда тот, их последний, рванул под собою лимонку. Их туш мы насчитали десять, когда рассвело. А всего эта прогулка заняла — ну от силы час.)

И — хорошо, и наверняка зная, чем все это кончится. Генделев был счастлив во сне — и еще продлить был счастлив этот проход в арках под ночными апельсинами смертельного сада, безопасный и счастливый этот ход —

— когда можно, нестрашно и сладко хладея, подкрасться к короткостриженой блондинке под мокрым деревом, и отодвинуть застящую свет гибкую ветку, и безнаказанно рассматривать, смотреть, уставясь в прекрасное лицо ее с фаянсовыми, бессмысленными, еще ненаведенными глазами, и только в самый последний момент, когда небыстрые ее глаза начнут перемещаться, чтобы упереться в твои, — соскользнуть взглядом, не встретиться, отпрыгнуть и, забежав за ствол, продолжить и начать сначала эту игру. Бессмертный, неуязвимый, знающий свое будущее наперед, а прошлое назад —