Читать «Великий Моурави 2» онлайн - страница 173

Анна Арнольдовна Антоновская

Русии, ни царь Картли. Прав ли я, ошибаюсь ли, пусть мои деяния переживут

меня, и вечно юный и чистый душой народ осудит или проникнется моею любовью,

моими страданиями".

Странное молчание друга нарушил Папуна.

Точно вернувшись из дальнего путешествия, Саакадзе медленно оглядел

стены, посмотрел на свои руки, попробовал шашку и остановил удивленный

взгляд на Папуна.

- Что ты меня, как посла, разглядываешь? - рассердился Папуна. -

Эристави недовольны, ты обещал Нугзару на охоту выехать, и вместо охоты с

чертом спор ведешь...

- А, может, не с чертом...

- Тогда еще хуже, если с собою ссоришься... Ничего, Георгий, вытащишь

из персидской грязи свои цаги...

- Ради меня, Папуна, крепко помни - голова на языке держится.

- Э, кому нужна голова Папуна? О желудке Папуна тоже мало кто

беспокоится. Второй раз раздувают мангал, два шампура выбросили, а ты точно

смолой приклеен к тахте.

Саакадзе благодарно рассмеялся. Только друг Папуна мог так вовремя

рассеивать смятение чувств. Он попросил позвать к обеду всех "барсов", деда

Димитрия и Горгасала.

Эрасти радостно бросился выполнять поручение. Папуна одобрительно потер

руки, призвал на помощь дружинников-арагвинцев. Поднялась суета: тащили

вино, фрукты и разную еду.

Саакадзе недаром призвал своих друзей. Он оттягивал беседу с Нугзаром и

Зурабом до вечера. Ему еще надо обдумать щекотливое положение с

Мухран-батони, "И потом, как решить с приездом Русудан? Сегодня пятница.

Шаху, конечно, донесут, что у меня общий обед. Он любит, когда я в пятницу

пирую, все хочет заставить меня углубиться в мудрость корана. Я, конечно,

обещал... Бедный Паата, его в знак моей верности шиитам пришлось обратить в

магометанство. Как тогда Русудан потемнела!.. Три дня молчала. Бедная

Русудан! Слезы не облегчают ей душу, она не умеет плакать. Рыцарское сердце

у моей Русудан! Верит мне и любит, может, слишком сильно любит... Какой

свежий воздух врывается в окно, какое тепло идет от земли!.."

Папуна, понимавший Саакадзе не только с полуслова, а даже с намека,

напоил до потери сознания и грузин, и персидских слуг, и стражу. Тут же, в

большой комнате для еды, они повалились в глубоком сне и проспали до

позднего утра. И, конечно, начальнику стражи и начальнику слуг не было

расчета докладывать Али-Баиндуру о своем хмельном состоянии в ночь с пятницы

на субботу. Напротив, их доклад в субботу носил восторженный характер:

сардар Саакадзе пил много за шах-ин-шаха, все грузины захлебывались в

восхищении от мудрости "солнца Ирана", клялись до последнего дыхания своим

оружием прославлять "средоточие вселенной". И с шумной радостью вспоминали

веселую жизнь в Исфахане, вспоминали благодеяния, оказанные им великим из

великих, властелином властелинов. Конечно, докладывали они Али-Баиндуру, что

персидская стража и слуги без сна всю ночь сторожили пирующих. Али-Баиндур,