Читать «Великие голодранцы» онлайн - страница 103

— Как перебесились, — вздыхала мать. — И с чего бы это?

— С лапонинской самогонки, — сердито ответил отчим. — А она у него травленая. Это уж как пить дать верно. В таком деле меня фокусами не проведешь… — И опять со стоном закачался в стороны. — Вот бы накрыть и распознать отраву…

Накрыть и распознать. Эти слова не давали мне покоя. Выследить и разоблачить. Гнать самогон — преступление. А если еще с отравой… Может, это вредительство? Один из способов кулацкого саботажа?

*

Ребята тоже прониклись тревогой. И на редкость серьезно обсуждали задачу. Выдвигались смелые, даже фантастические планы. Но все после споров отвергались как несбыточные. Трудно было подступиться к лапонинской крепости. А проникнуть в ее тайну и совсем казалось невозможным.

Расходились медленно и неохотно. Надеялись, что в самую последнюю минуту кого-либо осенит мысль. И выход из безвыходного положения обнаружится. Но мысль никого не осенила, и ребята один за другим разошлись. Я задержал Машу. Она осталась и, когда мы оказались одни, потребовала проводить ее.

— Оторвал от попутчиков, так сам меряй концы…

Я без возражений согласился «мерять концы», и мы, потушив лампу, вышли из комнаты. Ночь стояла тихая, морозная. С неба падал снег. Улица выглядела пустынной. Лишь кое-где мерцали огоньки. Издалека доносилась песня. Звонкий голос взлетал в морозную высь, бился там, трепетал, как диковинная птица. Потом стремительно падал вниз и, подхваченный другими голосами, звенел, разливался над балкой. Это был голос Ленки Светогоровой, карловской певуньи. Да, конечно, это она, Ленка, выводит так высоко и дивно. Кто же другой способен забираться голосом в самое поднебесье?

Маша тронула меня за руку и спросила:

— Что ж ты молчишь, Федя?

— Слушаю песню, — ответил я, почему-то вздохнув. — Ленка наша запевает. Вот девчонка!

Опять шли молча. Снег скрипел под ногами. Иногда Маша прижималась плечом, и мне становилось теплее. И только ноги коченели. Валенки старые и худые. Соломенная подстилка потерлась и высовывалась из дыр. Надо было заменить ее, но я все забывал об этом.

— А меня зачем задержал? — снова спросила Маша, и в голосе у нее послышалось недовольство, будто она не одобряла мой восторг. — Для какой надобности?

Неожиданно песня оборвалась, и тишина снова затопила все вокруг. Я взял Машу под руку и сказал:

— Вот какое дело, Машенька. Ты ведь крестница Лапонину? Так?

— Так, — подтвердила Маша. — А только я-то тут причем? Не я же напросилась ему в крестницы.

Отец и мать уговорили, когда батрачили у него. Надеялись, притеснять меньше будет.

— А я и не виню тебя, — сказал я. — Да и родители твои не виноваты. Нужда заставила богача честить. Все это ясно. А напомнил я об этом по-другому. Может, ты возьмешь на себя задачу?