Читать «Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года» онлайн - страница 137

Революционно-демократические силы, осознававшие невозможность немедленного и радикального выхода из кризиса, но противостоящие реставрации авторитарного режима, были представлены социалистическими партиями, прежде всего Партией социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократами меньшевиками. Весной 1917 г. именно революционно-демократические партии стали лидирующей силой в Советах.

Авторитет этих течений был приобретен ими в годы борьбы с царизмом и укреплялся способностью революционно-демократической интеллигенции убедительно обосновать свою позицию в тот период, когда массы рабочих и солдат еще были готовы «потерпеть» в надежде на относительно быстрый выход из кризиса после революции. В то же время социалисты были тесно связаны с массами и отражали их настроения из-за притока новых членов. В социалистические партии, особенно к овеянным романтической славой эсерам, двинулись массы провинциальной интеллигенции. Летом ПСР насчитывала уже до 800 тыс. членов, в большинстве своем новичков - «мартовских эсеров» (среди которых, впрочем, был и министр Керенский). Быть эсером или социал-демократом-меныневиком считалось демократично, в духе времени, но в то же время и респектабельно, можно сказать - модно.

Отчасти «соглашательская» позиция социалистов была продиктована взглядами марксистов, которые опасались брать власть в условиях, когда придется решать «буржуазные задачи», когда у социалистов еще нет административного опыта и не вернулись из эмиграции и из ссылки наиболее известные вожди. Социалисты были готовы искать компромисс между радикальными массами трудящихся и либералы ными «цензовыми элементами» - состоятельной интеллигенцией и предпринимателями, без которых эффективное функционирование экономики представлялось сомнительным. Именно социалистическая интеллигенция взвалила на себя задачу консолидации общества в тяжелых условиях 1917 года. Разделяя цели радикализированных революцией масс, социалистическая интеллигенция сдерживала их, разъясняя утопизм стремления к немедленному воплощению этих целей в жизнь. Грамотность и социальная близость к народу, «народничество» обеспечивали социалистам сохранение их авторитета даже тогда, когда им приходилось агитировать за непопулярные меры. Но постепенно, по мере затягивания преобразований, этот авторитет таял.

У нового правительства не было прочной опоры в массовых организациях, сотнями возникавших или выходивших из подполья после революции: партиях, профсоюзах, советах. Эту опору могла дать только связка с социалистами. Меры принуждения были невозможны, поскольку войска в столице подчинялись Совету.

Поэтому в принятой Временным правительством 26 апреля декларации говорилось: «В основу государственного управления оно (Временное правительство. - А. Ш.) полагает не насилие и принуждение, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти. Оно ищет опоры не в физической, а в моральной силе»^{. Но ее было явно недостаточно в условиях, когда обострялись социальные противоречия и представления о добре у «цензовиков» и радикалов из рабочих кварталов были диаметрально противоположны. Так что мораль моралью, а требовалось что-то еще для удержания власти. Необходима была или сила (на что надеялся Милюков и другие правые кадеты), или умение манипулировать политическими партнерами и массовым сознанием (что до поры лучше других умел делать Керенский и другие правые социалисты). Временное правительство не являлось демократическим. Оно не могло быть авторитарным (хотя к этому стремились правые кадеты и Гучков). Оно было манипулятивным. Приходилось осваивать искусство скольжения по волнам социальной революции.}