Читать «Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.» онлайн - страница 12
Борис Шипов
Причина подобных умствований — опять же бессознательное стремление запутать вопрос: продемонстрировать глубокомыслие, ничего не сказав по существу. Когда такой задачи не стоит, многозначность слов никаких проблем не создает — ее попросту не замечают. Так, не припомню случая, чтобы врач в начале статьи жаловался: до чего же трудно писать на медицинские темы, когда «операция» — это и хирургическое вмешательство, и военное наступление по плану, и часть работы на конвейере! Да есть к тому же еще бухгалтерские и кассовые операции…
Слово «ненависть» также многозначно: ненависть бывает к врагам отечества, расовой, классовой, к обидчику, из зависти, к сопернику в любовных делах, к кошкам и, наконец, к команде, побившей Бостонскую бейсбольную команду. Ну и что? Взявшись за статью, допустим, о расовой ненависти, автор на первой же странице, не впадая в глубокомысленные рассуждения по поводу многозначности слов, обозначит тему: «В некоторых странах одна группа населения ненавидит и презирает другую группу из-за иной национальной принадлежности или из-за цвета кожи. Постараемся выяснить истоки этого явления». Вам понятно о чем идет речь? Ну так вперед! И никакой терминологической путаницы не предвидится.
Взявшись за статью или книгу о любви, логично было бы сделать то же самое. Примерно так: «В некоторых случаях наблюдается сильнейшее сексуальное влечение не просто к противоположному полу, а лишь к определенному лицу; влечение длительное, стойкое, которое целиком захватывает человека, так, что другие лица, как бы привлекательны они ни были, заменить любящему его избранницы (избранника) не в состоянии. Постараемся выяснить его происхождение». Вам понятно, о чем идет речь? Ну и вперед! И никакой путаницы.
Однако в теоретизированиях на тему любви столь просто почему-то не делается. Пожаловавшись на многозначность слова и заявив о намерении рассмотреть любовь половую, авторы на следующей же странице перескакивают к любви братской или родительской, к какой-то «любви в общем смысле этого слова», приплетают сюда же неизвестно зачем любовь патриотическую, а затем плавно возвращаются к сексуальным страстям и делают вид, будто предыдущими рассуждениями что-то в них прояснили.
С другой стороны, там же, в тех же самых сочинениях, половую любовь незаметно, исподтишка сводят лишь к некоторым ее формам — которые покрасивее, которые лучше, удобнее укладываются в теорию, старательно забывая при этом, что любовь отнюдь не всегда выглядит как в голливудских фильмах. Между тем любовью называл А.П.Чехов в рассказе «О любви» чувство красавицы Пелагеи к пьянице-повару, которого все зовут «мурло», а Рогожин в «Идиоте» Ф.М.Достоевского от великой любви Настасью Филипповну зарезал. И никто, начиная с Достоевского, вроде бы не сомневался, что у него действительно была любовь, однако
