Читать «Век Константина Великого» онлайн - страница 185

Затем Константин терпеливо ждал до 323 г., когда к нему перешли все владения Лициния. Он позволил плоду созреть, и тот упал ему в руки под тяжестью собственного веса.

Это были годы, решившие судьбу мира, когда император внимательно наблюдал за происходящим и думал, может ли христианство пригодиться умному правителю. Когда, видя стремительный рост общины, четкость ее иерархии, новизну объединений-соборов, все свойства современной ему христианской религии, он убедился, что эта сила велика и вполне может стать опорой трона, — и что пора уже заняться ею, потому что эта сила уже начинает заниматься им, императором, — он понял, что у него есть несокрушимое средство воздействия на Аициния. Аициний в те же годы оказался столь глуп, что обратил свой праведный гнев на Константина против христиан (после 319 г.), как будто они были ответственны за яростную жажду власти его противника. Если бы он имел возможность или желание возобновить гонения, он бы мог, к примеру, начать террор, и тогда появился бы широкий простор для столкновения двух партий. Но он ограничился исключением христиан из числа приближенных ко двору и мелкими притеснениями, что, тем не менее, превратилось в некое полугонение из-за непокорства сильно возросших числом сторонников новой веры. Христиане всех общественных уровней, от епископов до самых ничтожнейших, повели просто-таки пропаганду против Лициния в пользу Константина, еще ускорившего процесс, пойдя на явные провокации. Та благосклонность, которую он всегда выказывал к христианам в своих землях, неминуемо должна была ожесточить тех, кто жил под властью Аициния и ощущал на себе совершенно иное. Каждый собор, каждая встреча епископов представляли теперь опасность, и Аициний запретил их. Каждое богослужение являло собой сборище подрывных элементов, и Аициний велел мужчинам и женщинам встречаться отдельно, а потом вовсе изгнал культ из городов на поля, под предлогом, что на открытом воздухе находиться полезнее, нежели в молитвенных домах. Духовенство пыталось повлиять на мужчин через женщин, и Аициний издал указ, дабы женщины отныне выслушивали религиозные наставления только из женских уст. Он понизил в должности христиан-офицеров; некоторых, видимо, особо подозрительных епископов предал смерти, некоторые церкви разрушил или закрыл. «Он не знал, — вздыхает Евсевий, — что за него в этих церквях возносились молитвы. Он думал, что мы молимся только за Константина». Аициний действительно не издал такого постановления, которое бы противоречило эдикту о терпимости, и ариане вроде епископа Евсевия из Никомедии вполне могли пользоваться его благосклонностью и оставаться с ним до конца, но он дошел до того, что конфисковал имущество, ссылал на пустынные острова, отправлял в рудники, лишал различных гражданских привилегий, продавал в рабство даже высокочтимых и высокообразованных людей. Правитель, некогда терпимый, даже находивший удобным держать подданных в неведении насчет своей личной веры, наконец превратился в совершенного язычника и окружил себя египетскими магами, чудотворцами и жрецами. Он советовался с толкователями снов и оракулами, среди прочих — с Аполлоном Милетским, который отвечал двумя угрожающими строчками гекзаметром. Евсевий пишет, что в конце концов он собрал своих самых преданных друзей и телохранителей в священной роще, уставленной статуями богов. После торжественного жертвоприношения он произнес речь, краткое содержание которой сводится к тому, что предстоящая схватка должна подвести итог распре между старыми богами и новым чуждым Богом.