Читать «Ведьмины слёзки» онлайн - страница 2

Ведьма стала ходить по комнате, что-то думать, казалось, она не замечает Надю. И девушка, невольно оторвав очарованный взгляд от голубки, стала смотреть на ведьму. Кроме этого почему-то удивившего ее платья на ведьме были белые носочки и хоть дешевые, клеенчатые, но как-то нарядно светлые босоножки из широких ремешков. Лицо у ведьмы было бледное, очень старое и будто плоское, словно нарисованное. И вся она, высокая, худая, очень плоская, была словно вырезана из картона.

Ведьма ходила по комнате неслышно, сосредоточенно, не глядя на Надю и ни о чем не спрашивая.

Надя тоже молчала. Она смотрела на бабушку испуганно и покорно.

Вдруг желтая занавеска на окне зашевелилась. Окно было не закрыто и только задернуто занавеской.

“Вполне возможно, что занавеска зашевелилась от ветра”, — подумала девушка и сжалась. Что-то там, за занавеской, копошилось, шевелясь, толкаясь и хныча.

Цветы. Белопенные, тяжелые гроздья цветов тыкались в окно и жалобно лепетали. Они толкали занавеску упрямыми лобиками и лезли в окно.

— Пошли! Пошли! — закричала ведьма, затопала, замахала на них руками, и цветы, пища, сгинули.

Были это не цветы вовсе, круглые светлые головки младенчиков. Чтобы от страха не умереть, девушка сжала коленки, кулаками придавила их и задрала подбородок. Стала думать: “Я здесь для того, чтоб ему, Витьке, солдату моему, лихо сделать. Надо сказать и деньги отдать сразу, и скорее, скорее…”

Она поворачивает голову в сторону колдуньи и рот открывает.

— Молчи, молчи, — машет та на нее рукой. Рука большая, в веснушках.

И тут происходит страшное. Надя знает, что оно происходит, и знает, где — на столе. И если посмотрит, сердце разорвется, не выдержит, но не может не посмотреть, как всегда в жизни: то, что нас губит, — притягивает. И взгляд, обезумевший, блуждающий, притягивает на круг света на скатерти. Голубка… Она в это время стоит, замерев, склонив головку набок. Кудрявый белый хохолок, словно гипсовый или из мыльной пены, когда в детстве голову моешь и, намылив перед зеркалом, делаешь старинные прически… Глаза пленкой затянуты. Голубка спит. И не ведает сама, что происходит: у нее, она не чувствует, потому что тревоги не испытывает, у нее клюв растет, длиннеет, изгибается, тянется к золотому сердечку, застывшему в страшном ожидании.

“Не буду смотреть, не буду смотреть”, — бормочет девушка, вытаращив глаза, а боится и знает, что сейчас будет. И знает почему. Клюв нашарил сердечко и легонько ткнулся в алую капельку, и выпил… Это был не камешек, а кровь в тонкой пленке, клюв прорвал ее, выпил капельку, и осталась пустая выемка, как после камушка в кольце. И тут же сердце содрогнулось и замерло, и голубка, сама себя убив, упала на стол, крылья распластала, и клюв, снова как прежде короткий, полуоткрыт.