Читать «Вальведр (современная орфография)» онлайн - страница 162

Жорж Санд

— Играть можно любыми словами, но Вальведр никогда ничем не играет! Он чересчур логичен для того, чтобы лгать самому себе. Душа истинного ученого есть сама прямота, потому что она следует всегда методе ума, предающегося щепетильнейшей проницательности. От природы Вальведр очень пылок и даже стремителен. Его безрассудная женитьба доказывает порывистость его молодости, а в зрелые годы я видел его в борьбе с яростью стихий, увлеченного за пределы всякой осторожности стремлением к научным открытиям. Если бы он любил свою жену, он сокрушил бы своих соперников и тебя самого. Он погнался бы за ней, привез бы ее обратно и снова покорил бы себе. Это было бы нетрудно с такой слабой душой, как душа этой бедной женщины. Но подобная борьба была недостойна разуверившегося человека, и он знал, что, вернись Алида на время к своему долгу, спасти ее уже нельзя. Кроме того, он боялся истерзать ее, желая покорить, а он прежде всего, в силу инстинкта и принципа, ненавидит причинять мучения. А потому не преувеличивай ничего, успокой свои лишние угрызения совести и не делай фантастических героев из человеческих существ. Конечно, Вальведр, влюбленный в свою жену и подводящий тебя за прощением к ее смертному одру, был бы поэтичнее. Но он не был бы правдив, а я предпочитаю его правдивым, потому что я не могу любить того, что противно законам природы. Вальведр не бог, это просто хороший человек. Я очень не доверял бы человеку, который не мог бы сказать: Homo sum!..

— Благодарю тебя за все эти слова, тем более, что в моих глазах это ничуть не умаляет величия Вальведра. Влюбленный и ревнующий, он мог бы, несмотря на свое великодушие, уступить лишь слабостям, которые, подобно бурным порывам, составляют достояние страсти. Но эта сострадательная дружба, пережившая в нем любовь, эта потребность облегчить раны других, уважая все-таки их нравственную свободу, эта набожная забота проводить потихоньку до могилы мать его детей, спасти хоть ее душу — все это превосходит обыкновенную человеческую природу, что бы ты там ни говорил!

— Ничто прекрасное не превосходит ее в деле истинных чувств и со стороны избранной души. А потому ты можешь быть уверен, что я не стану противиться твоему энтузиазму, когда предмет его — Вальведр. Теперь ты успокоился относительно некоторых пунктов, но не следует впадать из одной крайности в другую. Если ты не причинил пыток ревности, тем не менее, ты глубоко опечалил и встревожил сердце мужа, по-прежнему друга и отца, заботящегося о достоинстве своей семьи. Высокие натуры страдают во всех своих привязанностях, потому что все они глубоки, какого бы рода ни были. После смерти жены Вальведр жестоко страдал от мысли, что она жила, лишенная счастья, и что ему не удалось никакой преданностью и никакой жертвой доставить ей что-либо другое, кроме минуты спокойствия и надежды в смертный час. Вот Вальведр целиком. Но Вальведр, влюбленный в более чистый идеал, снова становится загадочным для меня. Почтение к этому идеалу доходит в нем до страха. При виде постепенного охлаждения его фамильярности с Аделаидой, которой он говорит еще «ты», но которую он больше не целует в лоб, как Розу, я понял, что она отныне для него не похожа на других детей нашего дома. Мне казалось также при каждом предпринимаемом им путешествии, а особенно при последнем, что теперь это для него последнее усилие, точно долг, становящийся день ото дня тяжелее. Словом, я думаю, что он ее любит, но я этого не знаю, и мое положение не позволяет мне спросить его об этом. Он очень богат, имя его знаменито в науке. С точки зрения света, он неизмеримо выше этой маленькой буржуазки, заботливо и строго скрывающей свои таланты и красоту. Я не боюсь, чтобы он когда-либо обвинил меня в честолюбии. Тем не менее, существуют некоторые приличия воспитания, выше которых я не могу еще стать, потому что недостаточно философ для этого. А если Вальведр так долго скрывает от меня свою тайну, значит, он имеет на то неизвестные мне причины, и всякий первый шаг с моей стороны был бы тяжел для него и унизителен для меня.