Читать «Валентин Александрович Серов 1865-1911» онлайн - страница 7
В. Баева
В темных глазах Веруши томится детская непоседливость, девочка едва сдерживает улыбку, ей не терпится надкусить персик, уже выбранный изумительно прописанной загорелой рукой. Весь ее облик от взъерошенной пряди волос до этой смешинки во взгляде полон неутомимой динамики и выдает живую непосредственную натуру.
И через сто с лишним лет девочка на картине продолжает жить своей беззаботной двенадцатилетней жизнью.
Персики, изображенные на холсте, тоже являются участниками действа. Поражает воображение то, с какой тщательностью они прописаны. Почти физически ощутима их бархатная кожица. Столь же невероятно вырисованы полированная крышка стола и спинки стульев. Серову удается непостижимым образом передавать текстуру вещей от бликующей полировки до волшебной бархатистости, мягко поглощающей свет и столь бесподобно гармонирующей с такой же бархатистой кожей ребенка. За картину «Девочка с персиками» Валентин Серов получил премию Московского общества любителей художеств.
«Девушка, освещенная солнцем» (портрет М. Я. Симонович — двоюродной сестры Серова) — еще одна солнечная картина, удачная попытка передать красками пленительную игру света и тени.
Сидящая под деревом девушка окутана узорным кружевом листвы, пронизанной солнечным светом размеренного и ленивого летнего полдня. Ее лицо спокойно, поза расслаблена и женственна, она словно находится в царстве покоя и отдыха. Ажурные переливы солнечных бликов, которыми залиты кожа и блузка героини, прописаны почти мозаичными мазками и создают контраст неожиданно мягкой бархатистости сине-фиолетовой юбки. И вновь Серову невероятно точно удалось передать несколькими длинными мазками бархатный отлив ткани. В полотне прослеживается совсем иной темп жизни, чем в написанной годом ранее «Девочке с персиками». Эти два произведения словно перекликаются между собой, подобно живописным аллегориям, — детство и юность, беззаботная шаловливость и мечтательная созерцательность.
В ноябре 1911, незадолго до своей смерти, Серов вместе с Игорем Грабарем обсуждали в Государственной Третьяковской галерее эту картину. «Он долго стоял перед ней, — вспоминает Грабарь, — пристально ее рассматривая и не говоря ни слова.
Потом махнул рукой и сказал, не столько мне, сколько в пространство: «Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь, как ни пыжился, ничего уже не вышло, тут весь выдохся».
В этом определении художник был к себе чересчур критичен, все его последующие работы подтверждают, что он ничуть не выдохся, просто нашел иные формы и способы показать реальность через свое уникальное восприятие.
