Читать «В стране радости» онлайн - страница 3

Или тишина Ришикеша — городка на Ганге, ставшего мировою столицею йоги. На рассвете, когда ещё не проснулись нищие-садху, лежащие здесь вдоль дорог в одеялах, как серые свёртки, когда спят обезьяны, коровы, собаки — когда спит даже Ганга, по глади которой не видно кругов от кормящейся рыбы, — тишину нарушает лишь ветер, стекающий с гор, да шорох песка по пустынному пляжу. И здесь, наблюдая, как из ночной тишины зарождается новый, наполненный звуками день, вдруг понимаешь, что Индия может так оглушительно-громко шуметь — потому что в душе у индусов есть очень глубокий запас тишины. И внешний, такой карнавально-эффектный и взбалмошный шум нарушает индийскую жизнь только лишь на поверхности — так волна, что бежит по поверхности моря, ничуть не тревожит морской глубины.

Стоит это понять и принять, как меняется и отношение к здешнему шуму. С удивлением вдруг замечаешь, что звуки Индии больше не раздражают — а, напротив, начинают тебя успокаивать, чуть ли не усыплять. Ибо это звучит сама жизнь, сам её пёстрый, клубящийся, мутный — но, в итоге, всегда благотворный, всегда исцеляющий душу, поток…

Запахи

А ещё Индия — страна запахов. С них она и начинается для любого приезжего — с первого вдоха в Делийском аэропорту. Сладковатый, живой запах кизячного дыма так удивителен для мегаполиса — скорей, это запах родных для меня южнорусских степей — что, когда выходишь из здания аэропорта, то кажется, что вот-вот, вместо гула и тасованья машин, встретишь что-то родное, из детства: может быть, костерок у реки или вздохи, мычанье и топот бредущего с выпаса стада.

Вообще, запахи Индии так перемешаны, так сплетены, что почти невозможно вычленить что-то отдельное. Так, в запахе улицы всегда перемешана вонь нечистот — и аромат курящихся благовоний, перечно-резкие ноты пряностей перемежаются запахами цветов, а в дыме кизячных печурок вдруг слышится запах слегка подгоревшей лепёшки-чапати.

Конечно, всегда есть места, где какие-то запахи преобладают. Если зайти в один из многочисленных храмов — там, скорее всего, будет пахнуть цветами и молоком. То и другое — подношения божествам, чьи изваяния глядят на вошедших бесстрастно-пустыми глазами. Но молочные плошки, расставленные там и сям, делают эти кумирни уютно-домашними: индуистские боги кажутся кем-то вроде котят, чьё равнодушие можно порой растопить чашкой сладкого буйволиного молока.

В торговых рядах пахнет тем, чем торгуют. В обувных лавках — кожей, в магазинах, торгующих тканями — нафталином, в аптеках — душистыми травами, в дешёвых цирюльнях — одеколоном и потом. Но, какой запах ни взять — он настолько живой, полнокровный и сильный, что порой начинает казаться: первичны здесь именно запахи. То есть всё, что ты видишь и всё, что ты можешь пощупать — есть как бы сгущения и воплощения запахов, есть осадок неуловимо-летучего, тонкого мира, который мы с вами привыкли считать чем-то второстепенным, побочным — но который, возможно, на самом-то деле является первоисточником и колыбелью всего. Запах летуч, эфемерен, бесплотен и вездесущ — то есть он обладает качествами души. Не потому ли и возникают такие созвучия между иными из запахов — и настроением, памятью, чувством?