Читать «В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика)» онлайн - страница 121

В доме мужчины был уже накрыт стол, стояла бутылка красного вина, лежали кисти винограда и другие неизвестные мне фрукты. Мужчине очень хотелось, чтобы я посидел с ним, выпил его вина. И я, чтобы не обидеть хозяина, выпил стаканчик, закусил виноградом. Сидеть и закусывать было приятно, но я каждую минуту помнил: война еще не закончилась, город полностью пока не освобожден. Бой за его освобождение надо продолжать. И я, любезно поблагодарив хозяина за гостеприимство, пошел к своей батарее.

А кругом в домах слышалась русская речь: в гости был приглашен не я один.

Пришел я в батарею, а тут довольно любопытная новость: моим самоходчикам сдался в плен солдат венгерской армии. И все в недоумении: что с ним делать? Куда его деть? Решили ждать меня.

До Мукачева мне не доводилось видеть ни одного вражеского солдата. Пленный венгр был в непривычной для моего глаза военной форме. По-русски он не говорил, вид имел растерянный. Наверное, опасался, как бы самоходчики не причинили ему вреда. Но когда жестами я объяснил ему, что он теперь вне опасности, венгр повеселел, по лицу его скользнула улыбка. Внешне он был похож на румына. Темный цвет лица, черные, вьющиеся волосы, и я решил, что он румын и есть. Возможно, так оно и было: хортистская армия была многонациональной, наверняка в ней были и румыны. А Румыния к тому времени уже вышла из гитлеровской коалиции и воевала с Германией на нашей стороне. И этот солдат-хортист тоже решил не воевать против нас, против своих собратьев-румын и, выбрав момент, добровольно сдался нам в плен. Я хотел отыскать кого-нибудь из штаба полка, но попался мне парторг С. Кузнецов. Ему я и сдал пленного. Расставаясь со мной, пленный широко улыбнулся и пожал мне руку. А между тем в городе все чаше стали рваться снаряды, то там, то тут строчат вражеские автоматы. И мы, едва успев расслабиться, снова должны были подтянуться, сосредоточиться, усилить бдительность. Ведь огневые точки противника придется подавлять. Оглядываюсь, ищу глазами другие батареи. Но, кроме своих пяти самоходок, ничего не вижу. Пока ходил с пленным, Прокофьев на своей машине выдвинулся вперед и бьет по скоплению отступающих мадьяр. Слышу, бухают и другие экипажи. Вижу, противник отходит. Приказываю своей батарее сняться с огневых позиций и преследовать отступающего врага.

На окраине города — снова схватка с подразделением мадьяр. Один вражеский снаряд упал рядом с самоходкой Прокофьева, по борту дробью простучали осколки. Стоять во весь рост в боевом отделении и наблюдать за полем боя через борт самоходки довольно опасно: схватишь вражескую пулю или осколок. Но в прибор, а тем более в смотровую щель ничего не увидишь. И я, забыв об опасности, по грудь высунулся из машины и ищу глазами огневые точки противника, оцениваю обстановку, даю указания Прокофьеву. По радио (я пользовался им мало) отдал распоряжения Яковлеву и Данцигу. И доволен, что все идет так, как бы мне хотелось. Вероятно, я так и стоял бы, презирая опасность, если бы не вражеский снаряд, разорвавшийся так близко, что осколки осыпали правый борт машины. С головы у меня сдуло пилотку, а стоявший рядом заряжающий Бондаренко был убит наповал. Я с испугу присел. Прокофьев тем временем дал команду механику-водителю немедленно переехать на другое, менее опасное место. Машина спряталась за дом. Смотрим на бездыханное тело нашего товарища. Где-то его надо похоронить. Но где? Когда? Бой с остатками отступающей хортистской армии между тем стал утихать. Однако самоходки нашего полка все еще палят, теперь уже по подножию гор: туда сбежали рассеянные группы мадьяр.