Читать «В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика)» онлайн - страница 11

Анатолий Федорович Заботин

В час, назначенный в объявлении, мы все собрались в клубе. Жарко горят керосиновые лампы. Ждем. Вот-вот народ валом повалит к нам в клуб, на концерт. Я волнуюсь. Нахожу слова, с которых начну свое выступление. Хочется с первых слов увлечь слушателей. Их, правда, оказалось немного. В основном мальчишки.

Боялся упреков мамы. Она сдержалась, не кричала, не упрекала. Но взаимоотношения наши стали другие. То я был рядом с ней, а теперь она держит меня на значительном расстоянии. Чтобы оторвать маму от церкви, я и попыток не делал. Но сам больше верил не в загробную жизнь, а в ту, что мы построим сами. Новую, светлую. Сил у нас хватит...

К концу подошла учеба в столярке. Я продолжаю оставаться в стане атеистов. Церковь закрыли. Но что ни праздник, в доме по-прежнему у икон горит лампада. На столе праздничная еда.

Распростились со столярной мастерской Карла, и перед нами вновь встал вопрос: «Что делать? Куда теперь пойти?» Одни подались в город на заработки. Мы с Николаем за ними не последовали. На наше с ним счастье, в Дальнем Константинове на базе школы второй ступени открыли педагогический техникум. И мы с ним подались в это новое учебное заведение. Никаких мудрствований с документами. Сдавай экзамены и учись. Нашему примеру последовал Гаранин Иван, в деревне почему-то его называли не иначе как только Шурка. Шурка Гаранин. Жили мы на одной квартире, недалеко от техникума. Всюду вместе. Вместе садились на одну парту, вместе в столовой. Недаром девчата прозвали нас «неразлучная троица». Шурка им мило улыбался. Порой бросал им комплименты. Они улыбались. Но больше всех им по душе пришелся Николай. У него легкий румянец на щеках, и к его лицу очень шел серый джемпер. Немногословен. Всегда сдержан. И в учении он слыл примером. Шурка же фантазер. Он не раз говорил: «Хорошо бы после техникума всем в одной школе работать». Мне прочил должность директора. «У тебя административная, организаторская жилка», — не раз говорил он мне.

Забегая вперед, скажу, что эти наши мечты не осуществились.

Союз наш, «неразлучная троица», или, как еще называли, «триумвират», распался. У Николая румянец на щеках оказался зловещим — признак туберкулеза. Он стремительно стал развиваться и скоро свел его в могилу. Шурка полюбил девушку-учительницу. Женился. Хвалился мне: «Живу во». И поднимал большой палец. Но скоро разочаровался. Жена оказалась сварливая. И он добровольно ушел в армию. Службу проходил в Могилеве. В отпуск приезжал в деревню. Мечтал стать офицером.

Дома ждали его. Считали дни. Вот он предстанет перед родней в командирской форме. Возмужавший. Все сядут за один стол. Мать напечет пирогов, пышек. По рюмочке винца пропустят. Но в тот день, когда ждали его приезда, началась война. Он даже не успел и весточки дать родителям. И не иначе как в первые же дни войны погиб. Многие погибли и из тех, с кем я учился в столярной мастерской, и в педагогическом техникуме. В «Книге памяти» нахожу их имена.