Читать «В Крыму (Из записок военного корреспондента)» онлайн - страница 44

Вражеский снаряд приближался со страшным звуком: чах-чах-чах. Все прижались в ровиках друг к другу. Снаряд разорвался у пушки и взметнул вверх столб земли, от которого пахнуло гарью. Тогда наводчик Александр Кравченко выскочил из ровика и кинулся к пушке.

Кто-то крикнул ему — куда ты! — но что ему было до этого, когда он хотел знать, цела ли пушка. И ровики вдруг опустели, все оказались у пушки, она была цела, и сержант Фролов, хрипя, закричал:

— Огонь!

Пушка стреляла.

Фролов знал, что надо бы сменить позицию, но это было сделать нелегко на виду у немцев, а главное — бой не ждал, и ведь все равно они заметят, куда расчет перетянет пушку.

…Ни Фролов, ни кто-либо другой из его расчета не бывал в Севастополе, который называют городом русской славы. Но теперь они дрались за него, как во все годы дрались русские за твердыню Черноморья.

И они шли вперед. А точнее сказать — вверх, на Сапун-гору, штурм которой продолжался два дня — 7 и 8 мая.

Из зеленого кустарника пошли в атаку наши танки. Теперь немцы перенесли огонь на них. Фролов заметил немецкую противотанковую пушку, и она была разбита. Наводчик Кравченко улыбнулся и приподнялся над щитом, чтобы посмотреть, как он ловко попал в немецкую пушку, и в эту секунду осколок ударил его в плечо. Он вскрикнул и присел, глотая воздух, не сумев вздохнуть полной грудью от неожиданности и боли. Товарищи приподняли его и перенесли за щит, кто-то разорвал гимнастерку, а другой сказал:

— Тише, ну, что ты, как медведь! Тише.

— Где санитары? Наверно, командир взвода видел.

Санитары пробрались к пушке. Кравченко унесли. А потом пушку сквозь огонь потянули по Сапун-горе. Пехотинцы помогали расчету. Тянуть пушку было трудно.

— Эту Сапун-гору на всю жизнь запомнишь. Может, у кого есть хоть глоток воды?

На Сапун-горе окопались. Бой шумел вокруг, хотя уже темнело. Одна рота вырвалась на гребень, и там взвился красный флаг. Немцы сопротивлялись отчаянно.

…Месяц спустя после этих дней штурма я видел пушку сержанта Фролова. Три пробоины зияли в ее щите. На замке, лафете, колесах было всего одиннадцать ссадин от осколков вражеских снарядов.

В ту ночь на Сапун-горе замковый Козаченко, самый веселый паренек в расчете, сказал, осмотрев пушку:

— Эх, покарябало как! Уберегла кого-то из нас, родненькая.

Он насчитал на пушке три свежих шрама.

Все остальные ссадины появились во второй день штурма. С утра немцы пошли в контратаки. Пушка помогала пехоте отбиваться. Сначала ранило подносчика Сиротского, он схватился за ногу и виновато посмотрел на бойцов:

— Задело…

Потом уложили в ровик раненого Козаченко. Теперь у пушки осталось двое.

Козаченко старался не стонать. В боку пекло, голова наливалась тяжестью, а то вдруг все тело становилось невесомым, кончики пальцев леденели, и ему казалось, что это конец.

Но вскоре он снова открывал глаза и прислушивался. Пушка стреляла. Тогда он улыбался. Вот опять этот звук: чах-чах-чах. Все равно. Козаченко закрыл глаза.

Пушка стреляла.

Когда она один раз долго молчала, Козаченко встревожился и начал стонать. А мысли неслись в голову: «Нет, теперь, наверно наши, пошли вперед. Теперь Сапун-гору уже можно считать взятой. Ведь как мы тащили сюда пушку, и как мы это быстро сделали. Все тянули за лямки, а я толкал пушку в щит и еще нес камень, подкладывал его под колесо, чтобы пушка не скатывалась вниз, когда все выбивались из сил. Где я взял этот камень? Это командир взвода сказал: не забудьте про камень. Вот она какая, Сапун-гора! Ничего в ней нет страшного… А вдруг меня здесь забудут! Санитары перевязали рану и ушли. Они сказали: сейчас вынести никак нельзя. Сейчас мы только перевязываем. Я не дам себя никуда унести отсюда!»