Читать «В гостях у дедушки и бабушки. Сборник рассказов» онлайн - страница 6

— Чего мне врать? В кухне сидит с рассвета.

Она забрала, перекинув на руку, одежду Лёни и, уже уходя, презрительно фыркнула:

— Камардин! Стоило такого выписывать.

— Клавдия, приведи его ко мне! Приведи сейчас! Ура! Мишка приехал!

Лёня завертелся кубарем в кровати, сбил простыни в комок и, не зная, что ещё предпринять от восторга, сперва кинул вверх свою подушку, a потом уткнулся в неё головой и, подбросив ноги, помахал ими в воздухе.

Мишка вошёл.

— Ура! — неистово закричал Лёня, барахтаясь в спутанных простынях, но Мишка даже не оглянулся на него.

Маленький, с белобрысыми вихрами, с худым, строгим лицом, в синей рубашке и больших валенках, он быстро окинул взглядом все четыре угла, перекрестился на календарь, почесал под рубашкой грудь и, вздёрнув плечи, отвернулся.

— Мишка! Да ты чего? Мишка! Да поди же ты сюда! — звал Лёня.

— У-у! Неотёса! — презрительно сказала Клавдия, проходя мимо него с ведром воды. — Вот завтра заставлю тебя и платье чистить, и комнату убирать.

Мишка недружелюбно покосился на неё, мягко шагая в валенках, подошёл к кровати и провёл пальцем по никелированному шару.

— Штука, — сказал он.

Лёня продолжал возиться.

— Ловко, что ты теперь у нас жить будешь! Мы с тобой… Нравится тебе у нас? Ты один приехал?

— Ну! Один! Дядя Василий ехал и меня взял. Тятька не хотел отпускать.

— А ты выпросился? Молодец!

— Ну! Я бы не поехал; да недород нынче, хлеба мало. Батько говорит: поезжай, всё одним ртом меньше.

Лёня засмеялся:

— Смешно: одним ртом меньше.

— Поди, я тебе покажу, как сапоги чистить, — пригласила Клавдия.

— А у меня и сапог нет, — сказал Мишка.

— Вот деревенщина-то! — возмутилась Клавдия. — Да разве я о твоих сапогах толкую? Очень они мне нужны! Лёнины-то кто теперь чистить будет?

— А кто? Сам, небось, — удивлённо сказал Мишка.

Клавдия расхохоталась:

— Камардин!

Она стала перечислять мальчику его будущие обязанности, а тот недоверчиво переводил взгляд своих хмурых глаз с горничной на Лёню, усмехался и подёргивал плечами. Видно было, что он не верил ни одному слову Клавдии и думал, что она смеётся над ним.

— Небось, портки-то моют, а не чистят, — с уверенностью заявил он, — а избу бабы метут, a не мужики.

И так как шутки горничной всё-таки были ему неприятны, он повернулся к ней спиной, и в эту минуту в нём было столько гордого мужицкого достоинства, что Клавдии стало досадно и даже немного обидно. Она дёрнула его мимоходом за вихор и ушла.

Мишку водворили в чуланчике около кухни, купили ему длинные брюки и коротенькую курточку с блестящими пуговицами, вихры остригли, а вместо валенок дали штиблеты. Он преобразился так, что не узнавал самого себя, и, чтобы запечатлеть в памяти свой собственный образ, торчал перед зеркалом то в гостиной, то в будуаре.

— Вовсе это не твоя одёжа, — сказала ему как-то Клавдия.

— А чья же?

— Чья? Господская. Тебя прогонят и одёжу отнимут.

Он опять не поверил, но теперь так часто осуществлялось самое невероятное, что он перестал руководствоваться своим здравым смыслом, утратил всякую веру в своё знание жизни и собственный опыт, и, если бы Клавдия сказала ему что-нибудь ещё более несуразное, в его душе всё-таки зародилось бы беспокойство. Ведь не верил он, что Лёня не может сам почистить своих сапог и убрать комнату, а на деле оказалось, что это действительно так. Не верил, что, если ему станет жарко и он вздумает разуться и босым служить за столом, господа «обидятся». А они «обиделись». Другой раз барыня выгнала его из гостиной, потому что он уселся там в кресле, когда ему совсем нечего было делать. Он ей нисколько не мешал, так как она сама всегда садилась на другое кресло и её обычное место было свободно. Вздумалось ему как-то песню запеть, опять вышла неприятность: не позволили. Заикалось ему как-то, так кухарка его даже на лестницу вытолкала. Вообще, много было таких случаев, когда он совершенно не понимал, за что ему попадало и в чём была его вина. Его положение в доме через несколько дней показалось ему невыносимым, и так как определялось оно словом, которое постоянно говорила Клавдия, «камардин», то и это слово стало ему ненавистным.