Читать «Боги грядущего» онлайн - страница 32
Вадим Вадимович Волобуев
— Думаешь, Отец-то не знает? — продолжала она. — Все знает, хитрый дед. Его лукавства на пятерых хватит. Иди! Не нужен ты здесь. Ступай отсюда.
Головня поколебался, но потом все же развернулся и побрел — оглушенный и раздавленный. Отойдя на несколько шагов, вновь бросил на нее взгляд.
— Так ты про моих родителей знаешь что-то, да?
И она опять захихикала и расплылась вся, как масло по горячему блюду. И пропела небрежно:
— Все знают. Все-е!
А затем поднялась и нырнула в женское жилище.
Головня хорошо помнил своего отца — приземистого, щекастого, с незаживающими язвочками на лбу. Отец махал короткими руками и кричал на мать: «Поперек горла ты мне, постылая! Проваливай к своим, откуда пришла! А моего очага не трожь». Был он пьян и горяч: покрасневшие глаза блестели как головешки, изо рта несло приторной гадостью, а в горле клокотало и булькало. «Сам-то больно хорош, — огрызалась мать. — Прелюбодей!». Отец подскакивал к ней, хватал за плечи, тряс что есть силы. Мать кричала, отбивалась от него, жмурилась, мотала головой, а под опущенными ресницами проступали слезы. «Попробуй тронь. Все Отцу расскажу!». О каком отце она говорила? Головня думал — о своем, Рычаговском, но нет, она грозила ему Отцом Огневиком.
Головня, совсем ребенок тогда, ревел от страха. Мать кидалась к нему, сжимала его плечи, пряталась за спиной. «Вот, сынок, посмотри, как мать твою бесчестят». Отец рычал: «Ты и так себя обесчестила, сука! И ублюдком своим не прикрывайся. Ты — ведьма! Колдунья. Отдалась Льду и понесла. Выкормыш твой — злое семя».
— Немощь свою Льдом прикрываешь? — визжала мать. — Не мог сам зачать, так уж молчал бы.
— Врешь, баба! В стойбище с пяток моих детей уродилось.
— И где они все? Ни один не выжил. Не хочет Огонь твоего потомства.
Родитель издавал мощный рык и бросался на мать с кулаками. Та с воплем выскакивала из жилища. Головня зажмуривался от страха, прижимался к шершавой стене.
Крики удалялись, звучали все тише, а он все сидел, скукожившись, и не смел разлепить век. Потом все же открывал глаза, выглядывал осторожно, как суслик из норы, дышал тихо-тихо, будто боялся потревожить кого-то. Ему хотелось выбраться из избы, хотелось убежать куда-нибудь, но стыд мешал пошевелиться. Отчего-то казалось, что если он сейчас вылезет наружу, все будут смотреть на него и дразнить.
Странное чувство. Чего ему было стесняться? Разве один лишь его отец обвинял мать в измене? Нет, везде и всюду так: заявится в общину кузнец или следопыт, покормится — и уходит. А потом слушок идет: у той-то ребенок — от бродяги. Они, кузнецы-то, заговоры знают от нежити, потому и дети у них здоровее.
Много об этом болтали. А Головня никак не мог понять: отчего кузнецы не живут с остальными? Отчего уходят? Спрашивал у Пламяслава, тот отвечал: «С темными силами дружбу водят, вот и скитаются. Наказание им от Огня».
Родителей обычно мирил Отец Огневик. Приглашал к себе в избу и вел беседы. Головня не знал, о чем они там говорили, но возвращались мать с отцом всегда какие-то пришибленные. Ему было тяжело на них смотреть, и он убегал к Пламяславу.