Читать «Боги грядущего» онлайн - страница 211

— Из гривы лошади. Пусть тоже падет. И коровы его… и слуги… все, все!

Варениха пошептала что-то над волосками и швырнула их в огонь.

— Все уйдет, все пройдет… как зима, как лето. Верь и проси, верь и проси. За печали твои взыщется с недругов. Земля их погубит, ветра закружат. Парша испортит шерсть скотине, копытница разъест ноги. Верь и проси, верь и проси!

— А за пасынка моего, за мужа кто ответит? — воскликнула Зольница, плача.

— Придет, придет облегчение. Иди, не оборачиваясь, гляди, не косясь. Кто ступает следом, того нет, пока не заметишь. Страшен зримый, а незримый пуглив. Того нет, кто меня не видит. Ах, ах, аушеньки! Плюнь себе в ладонь, да размешай с землей, да сохрани на ночь. А поутру выйди к реке, да там и зарой. И такие слова говори: «Ой, река, река. Унеси все беды и печали, забери все невзгоды. Утопи злословников, поглоти злодеев. Все, кто горе причинил — да захлебнутся в тебе. Во имя Огня и духов света!». А как скажешь, обернись вокруг себя пяток раз, да возвращайся, не глядя за спину. Тут-то и исполнится, тут-то и исполнится, родимая, так-то, так-то…

Она бормотала, с усилием поглаживая заскорузлыми ладонями измятые, бледные щеки Зольницы, точно лепила ее лицо из глины. Та смотрела на нее с мольбой и отчаянной надеждой:

— Правда ли? Правда ли, старая? Так ли?

И другие бабы поползли, протягивая руки, к Зольнице, окружили ее тесной гурьбой, запричитали, подвывая, заскользили ладонями по ее изношенному, ветхому нательнику, по ломким космам, по худым плечам и морщинистой шее. Загудело жилище, забурлило голосами, и огонь, подхватывая этот порыв, тоже всколыхнулся и весело затрещал.

Тут-то и вошел в жилище Жар-Косторез. Вошел — и замер, уставившись на исступленных баб. Не сразу его заметили, еще изгибались, как трава на мелководье, елозили ладонями по телу Зольницы, стонали, сочувствуя подруге, пока не грянул чей-то вскрик, и скопище распалось как ком рыхлой земли. Бабы торопливо расползались по углам, лишь Варениха да Зольница остались возле костра, дико таращась на вошедшего.

Тот стоял и смотрел, блестя капельками тающего инея на кургузых усах и бородке. Со щек сползал морозный румянец. Косторез держал обеими руками круглую берестяную коробочку, в каких бабы хранят иглы и мотки нитей. Забормотал, чтобы нарушить тягостную тишину:

— Поворожить бы… мне. Вишь, приперло… Жизнь за глотку… Ты бы, Варениха… — он замолчал, не договорив, с досадой прикусил губу. Видел, что явился не вовремя, но уходить не хотел: знал, что второй раз прийти не решится. Помялся, затем опять поднял глаза на бабку: — Ну что? Как?

Та всплеснула руками, тяжело поднялась, опершись ладонями о колени, проковыляла к нему. Затараторила:

— Как же, как же, благодетель, уж ты только скажи, а я — тут как тут. Только скажи. Могу и о будущем погадать, и хвори заклясть, и порчу отвести. Сам ведаешь — не от кривды мое умение, а от правды, от истины; от матери досталось, а уж мать сам Отец Огневик уважал, я-то знаю, врать не буду. Да ты и сам помнишь, конечно. Как не помнить! Чай зим-то уж сколько на свете живем! И тебе, родовичу моему, помогу. Как не помочь! Свой же, Артамоновский, не то, что эти — грязь, тьфу. Вижу, подарочек принес, Жарушка? Я подарочки ой как люблю! В них — вся доброта заложена, вся благость. Ай как хорошо, ай ладушка!