Читать «Богатырские хроники. (Тетралогия)» онлайн - страница 399
Константин Викторович Плешаков
Наиболее ярко выписан Волхв, соединивший в себе черты былинного Волхва Всеславича, исторического «князя-оборотня» Всеслава Брячиславича Полоцкого (каким его рисует «Слово о полку Игореве») и Симона Волхва. Архизлодей тетралогии неуязвим и неуловим. Он везде и нигде. И все же он относится к редкой для современной фантастики разновидности сложного отрицательного героя. Волхв так и остается до конца неразгаданным, непрочитанным, непонятым. Что, собственно, он собой представляет? Простой сгусток злой Силы или нечто другое, альтернативный путь человечества? Так или иначе, из-за него гибнут Никита, Илья и Алеша. Но, как писал безымянный творец «Слова»: «Ни хитрому, ни умному, ни в волшебстве искусному суда Божья не миновать». Приходит и его черед. Он падает, сраженный богатырской рукой, унося с собой в могилу свои и чужие секреты.
И все-таки главное в тетралогии Константина Плешакова, естественно, не Зло, а они, богатыри святорусские. Уж сколько людей пыталось разгадать их загадку — не перечесть. Кто они, откуда, отчего перевелись на Руси? Казалось бы, чего проще. Ведь вот же в текстах былин черным по белому написаны ответы на все вопросы. Кем были родители Ильи Муромца, рожденного в селе Карачарове под Муромом, какого рода-племени Добрыня Никитич и Алеша Попович, какие подвиги они совершали. Что в них таинственного и загадочного-то? Если и есть среди богатырей этакий себе «мистер Икс», так это Святогор. Вот тот и впрямь непонятный персонаж. Ходил-бродил по Руси невиданный великан, попробовал было сдвинуть с места Землю-матушку да и надорвался, а потом заснул волшебным сном где-то в заколдованной избушке, подобно Мерлину. И точно. Герои Плешакова больше всего напоминают персонажей Артуровского цикла, созданных воображением Мэлори и Стюарт, и в то же время у них несомненная русская физиономия, русский дух.
Вообще же наши родные богатыри разительно отличаются от западноевропейских рыцарей без страха и упрека. Эти последние являются ходячим воплощением добродетели. Вспомним, что и Роланд, и Зигфрид, и Родриго Диас де Бивар, он же Сид Кам-пеадор, были фактически преданы своими сюзеренами и при этом остались им верными до конца. «Душу мою — Богу, жизнь мою— королю, сердце мое — даме, честь мою — никому». Бог и Король, Прекрасная Дама и Честь — вот краеугольные камни, на которых зиждилось европейское рыцарство. Не будем углубляться в рассуждения о том, что, дескать, рыцарство — это понятие исключительно классовое, что не всякая женщина была для рыцаря Дамой и не во всех жизненных ситуациях закованные в латы мужчины сохраняли верность Богу и королю. Представим, что все идеально. И сопоставим с тем, о чем поется в былинах. Кому служат рыцари и кому — богатыри? Бог для русских удальцов— что-то далекое и непонятное. Да, его боятся, но не более того. Князь? Да, ему служат, он кормит и поит, платит деньги, в конце концов. Но стоит Владимиру Красну Солнышку лишь обмолвиться словом неласковым, посадить героя не на то место за пиршественным столом или обнести его хмельной чарой, а наипаче же совершить какой-либо неблаговидный поступок — и держись, князь-надежа, прячься от гнева богатырского. В порыве буйства витязь может и зашибить ненароком, а уж намять бока всяким там княжим гридням или разрушить государев терем — это ему и вовсе раз плюнуть. Как, поднять руку на сюзерена, его ближних и имущество?! Мыслимо ль такое для европейского героического эпоса? Если и встречаются подобные эпизоды, так тут происки бесовские, не иначе. Стоит изгнать лукавого, и вновь тих и благодушен королевский слуга.