Читать «Богатая и сильная» онлайн - страница 243

Вера Кауи

— Конечно.

Они поднялись на третий этаж, и он провел ее в маленькую комнату, уставленную стеклянными шкафами с лекарствами. Одна из стен была задернута занавеской. Луис отодвинул ее в сторону. За занавеской было окно, а за ним — комната, заполненная цветами и вечерним солнцем. Хелен Темпест спала на высокой белой больничной кровати, ее безмятежное лицо было обращено к свету.

« — Она получила успокоительное, — сказал Луис. Ей необходим отдых.

Он подождал некоторое время, затем, услышав легкий вздох Элизабет, задернул занавеску.

— Ну как, легче?

Она кивнула.

— Да.

— Я сделаю все возможное, — повторил Луис.

— Я знаю.

— Используйте это время, чтобы получше узнать себя. Дайте жизни вступить в свои права, и, когда вы понадобитесь вашей матери, вы будете в хорошей форме.

Она снова кивнула.

— И помните, я всегда здесь.

— Да. Спасибо.

Он проводил ее глазами, подождал, пока она сядет в машину, и помахал ей рукой. Только когда она выехала за ворота и скрылась из виду, он вернулся в больницу.

Она справится, подумал он. Она крепкая. Крепче, чем ее мать. Она способна за себя постоять. Ее мать никогда этого не умела, вот откуда все неприятности… Он вернулся в свой кабинет, сел за письменный стол и так и сидел, погруженный в свои мысли, когда сестра пришла ему напомнить, что пора делать назначения.

Элизабет вела машину, думая о том, что сказал ей Луис, Подъехав к полю для гольфа, она автоматически свернула на дорогу, которая вела к прибрежным дюнам.

Там она остановила машину и, глядя на море, отдалась своим мыслям.

Сумерки сгущались. Солнце садилось в море, превращая его в растопленное стекло, волны улеглись — лишь у берега змеилась полоска пены. Вокруг не было ни души. Только пальмы лениво покачивались под дуновением стихавшего ветра, только мерное шуршание гальки нарушало тишину.

Ее настроение было под стать пейзажу. Ее охватила печаль. Глубокая, щемящая печаль. Ей было жаль не себя — свою мать. Ее собственная жизнь могла не удаться, но жизнь ее матери кто-то намеренно исковеркал.

Рассказ Луиса, ее собственные мысли и догадки — все это сложилось в уродливую, мрачную картину. И все же где-то в глубине души она чувствовала подъем, тепло там, где так долго был холод. Ее не бросили. Мать любила ее. И как любила! Она поняла это, чувствовала это, помнила. Ее ум научился не только вспоминать, но и понимать.

Невидящими глазами она смотрела на пылающий солнечный диск, готовый погрузиться в позлащенную черноту моря. Их обеих использовали в своих целях… насильно поставили в неестественное, болезненное положение, надругались над ними и их желаниями, лишили любви и уверенности, которую она дает.

Ей вспомнились слова Дэва, который сказал:

«Чтобы любить другого, нужно сначала полюбить себя». Как это верно. Она себя не любила. Даже не нравилась себе. Он безошибочно вложил свой длинный сильный палец в глубокую трещину посередине, и все раскололось. В ней и впрямь была трещина. Она придумала себя. С начала до конца. Но она была совсем другой. Зеркальное стекло разбилось вдребезги, и она ощутила себя недавно родившейся на свет — розовой, трепещущей. Живой. Теперь она так много видела, чувствовала, понимала. Луис дополнил картину, которую нарисовал Дэв. Она была частью этой картины, изображавшей ее жизнь.