Читать «Блики на портрете» онлайн - страница 37

Из двух сотрудников Мечникова, докторов Н. Гамалеи и Я. Бардаха, первый занимался в основном прививками против бешенства. Когда Пастер разработал вакцинацию против бешенства, один из энтузиастов внес в Одесское общество врачей тысячу рублей, чтобы в Париж был послан врач для изучения опыта Пастера. Общество выбрало Гамалею.

Весной 1886 года Гамалею направили в Париж в лабораторию Пастера. Гамалее удалось детально изучить этот метод прививок по Пастеру. (Немногие врачи могли этого добиться в то время.) Завоевав симпатию и доверие Пастера, он вернулся в Одессу, имея драгоценный материал — кроликов, зараженных так называемым фиксированным вирусом бешенства. 13 июня 1886 года Гамалея сделал в Одессе прививку первым 12 укушенным. За ними последовали другие.

Вот строки из письма Пастера Гамалее в Одессу: «Уважаемый доктор, поздравляю Вас… Вы спасли 29 человек, укушенных бешеными животными: это великолепно. Кроме того, это убедительно показывает, что в Вашей местности профилактика бешенства была весьма необходима…»

Гений экспериментального метода

Жизнь Пастера — это победоносное шествие великого экспериментатора. И непрерывная борьба за утверждение своих взглядов. На протяжении многих лет он вынужден был участвовать во многих диспутах, печатных дискуссиях.

Количество его противников исчислялось десятками. Среди них были и выдающиеся ученые того времени, пользующиеся заслуженной известностью и по сей день, такие, как Р. Кох. Но приходилось полемизировать и с теми, чьи имена сохранились в истории науки лишь потому, что они были ярыми противниками основоположника современной микробиологии.

Эта мысль заставила меня перелистать другие страницы, не связанные с историей науки, и вспомнить исполненные глубокого смысла слова А. Ахматовой, с которой мне выпало счастье встречаться:

«Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало-помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и неаншефы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях (с перевранными датами рождения и смерти) пушкинских изданий.

Он победил и время и пространство.

Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже прямого отношения к литературе не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно».

Говоря о разных гранях личности Пушкина, Блок утверждал: «Все это бледнеет перед одним: Пушкин-поэт».

Разные проявления Пастера — живого, страстного, одержимого жаждой деятельного добра и вовсе не хрестоматийного — сходятся как бы в одной точке: исследователь, экспериментатор. И на этом пересечении все эти грани блистают, сверкают, завораживают.

«Самой выдающейся его способностью, — пишет К. Тимирязев, — была не какая-нибудь исключительная прозорливость, какая-нибудь творческая сила мысли, угадывающей то, что скрыто от других, а, без сомнения, изумительная его способность, если позволительно так выразиться, „материализовать“ свою мысль, выливать ее в осязательную форму опыта — опыта, из которого природа, словно стиснутая в тисках, не могла бы ускользнуть, не выдав своей тайны».