Читать «Бесследно пропавшие... Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести» онлайн - страница 80

Дерек Саммерфилд пишет о другой, но близкой функции фотографий. В Никарагуа он встретился с Хуаной, двухлетняя дочь которой была убита два года назад группой партизан. Она искала фотографию своей дочери, которая была случайно сделана туристами, проходившими через деревню незадолго до резни.

«Разговаривая со мной в своей жалкой лачуге, она произнесла: „У меня ничего не осталось от нее… как я могу доказать, что она жила?“. Потом она рассказала, что незадолго до нападения какие-то проходящие мимо иностранные путешественники случайно сделали фото ее семьи. Где-то за границей, сказала она, есть доказательство того, что Лизет существовала. Ей было важно показать, что Лизет не была лишь ее выдумкой, галлюцинацией или призраком, что она действительно жила – пока не была убита»

   (Summerfield, 1998, с. 26).

Хотя Хуана точно знала о гибели своей дочери, фотография эта имела для нее огромное значение. Она вернула бы ей частичку прошлой реальности. Когда человек исчезает, то ощущение его нереальности может усиливаться, – имена и фотографии пропавших без вести помогают вспомнить о них, признать реальность произошедшего, даже если власти утверждают обратное.

Организации, объединяющие родственников, носят фотографии пропавших на своих демонстрациях и маршах, фотографии размещены на интернет-форумах организаций, занимающихся поиском пропавших без вести.

Вышитые имена пропавших без вести

Аргентинские матери и бабушки придумали для себя общий символ: на своих демонстрациях по четвергам они носят белые шарфы, часто сшитые ими из старых пеленок или другого детского белья, с вышитыми на них именами пропавших детей. Эти шарфы считаются особым опознавательным знаком и одновременно являются в каком-то смысле частичкой пропавших.

Интересно, что подвергшиеся насильственному исчезновению женщины в Иране тоже создали похожий символ. М. Барадаран пишет о своем заключении по политическому обвинению с 1981 по 1990 г. Особенно плохо было в 1988–1989 гг., когда она и другие узницы вынуждены были постоянно жить в страхе, что их уведут на казнь:

«Каждая из нас написала или вышила свое имя крупными буквами на карманах… Нам было невероятно важно, чтобы вещи отдали нашим семьям. Эта одежда, старая и поношенная, была всем нашим имуществом, которое могло напоминать о нашем заточении, о нашей жизни»

(Baradaran, 1998, с. 289).

Так, вышитые имена как для родственников, так и для исчезнувших стали символами жизни последних.