Читать «Белые птицы вдали (Роман, рассказы)» онлайн - страница 78

Прибегала тетя Сабина, рвавшаяся между старой матерью и Юлькой, вся на последнем нервном волоске. Она тоже вскидывала к небу черное хрящеватое лицо, заламывала руки.

— Ой, горе, горе!

В ней было что-то библейское, и древний дух ее не находил опоры, потерянной перед реальностью надвигающегося утра.

— Судный день идет, судный день, поверьте, моему слову.

Она ощупывала Юльку, та отталкивала ее, стыдясь слабости своей матери.

— Ну-ну, не буду. Боже, что же это?

— Иди, Сабина, — говорила ей Зинаида Тимофеевна с досадой.

— Да, да, я иду. — Юльку она могла доверить только Зинаиде Тимофеевне. — Я иду. — И не двигалась с места, пока за окошком не раздавалось тяжелое дыхание дяди Вани. — Я ушла, я уже ушла.

Смутно начали проступать лица, исподволь, медленно светало, и Марийка, ютящаяся вместе с Юлькой в байковом одеяле у колен матери, поймала себя на том, что не хочет прихода утра, боится его. И еще она думала вот о чем: фронт молчит, стихла канонада, и где-то совсем рядом, до физического ознобного ощущения близости, подняло мертвую голову, глядит пустыми неживыми глазами железное чудище… Так что же с теми, кто днем и ночью стоял против этого чудища, глуша его железом же и огнем? Где они, если молчит земля и молчит небо? Она с ужасом отвергала то, что крылось за этой мыслью: где отец, где Василек? И не могла отвергнуть, и боялась спросить у матери, оберегая ее от пришедшей к ней страшной мысли…

Это отвлекло ее от хода времени, и то наряженная елка плыла в мерцании свечей, то громоздились нагретые солнцем камни Чертороя, а сквозь все это глядели на нее виноватые глаза отца, и объединенные в одно, перемещающиеся в пространстве клочки ее недолгой жизни могли длиться и длиться, но в какое-то мгновение дремота резко ушла из Марийки, и она увидела, что все к чему-то напряженно прислушиваются. Никто не мог проронить ни слова, потому что все поняли, расслышали: что-то творится — невидимое, осторожное — в давящей немой тишине. И Марийку охватило это ощущение: город наполняется чем-то, что-то растекается по его улицам; она брезгливо содрогнулась, будто неведомые ей доселе пиявки — с отдаленным моторным зудом, еле слышным повизгиванием флейт, постукиванием барабанов — вползают и вползают в лабиринты улиц, приближаются к ее двору, к островку, на котором она еще находила спасение, и ей захотелось защитить, спрятать свои голые ноги.

Молчала улица, в рассветном полусне стояли дома, в желто-сером туманце проступала Бородатка… Вокруг не было ни души, но город уже начинал жить чужой, пришлой жизнью.