Читать «Безмужняя» онлайн - страница 26

— Покой, и больше ничего, — сердито произнес фельдшер по-русски и добавил на идише: — Вы, уважаемая, должны спать. Вам и вашему ребенку необходим покой.

Он сделал знак Мэрл, чтобы она вышла с ним. Раввин виновато и смущенно смотрел на фельдшера и забыл поблагодарить Мэрл. На улице фельдшер стал раздосадованно жаловаться Мэрл:

— Ходи к ним посреди ночи. И опять заплатит он только в пятницу, когда получит свое жалованье! До пятницы меня вызовут еще пару раз, а заплатят всего за один визит. И больше ничего! — заключил он снова по-русски.

Мэрл попрощалась с фельдшером и пошла к своему дому. Она думала о том, что, хотя раввин и не дал ей разрешения, он показал ей, что бывает горе, еще более тяжкое, чем ее.

Раввинша Эйдл

Утром Мэрл пришла к реб Довиду Зелверу проведать больного ребенка. Когда она вошла в дом, раввин держал за руку своего старшего сына и уговаривал его идти в хедер. Иоселе кричал, что не пойдет, и топал ногами. Во всех школах уже давно каникулы, и только в Явне не отпускают, не дают детям свободу. Дети устроили забастовку, — кричит Иоселе, а сам он написал на доске: «Мы хотим свободы!» Тогда меламед по прозвищу «Белая пена, желтый блин» — за то, что у него рыжая борода, а когда он злится, то на губах у него выступает белая пена, — так вот, этот меламед, узнав, кто написал на доске, сказал Иоселе при всем классе: «Достаточно, что я терплю от других бунтовщиков, — они хоть дети приличных родителей и платят за обучение. Но чтобы я еще от тебя терпел! Твой отец и за минувший год еще не заплатил. Я вижу, что из тебя получится такой же фрукт, как твой папенька! Он пошел против всех раввинов и против Учения, а ты уже начал подражать ему!» И поэтому я не пойду больше в хедер, — кричит Иоселе и вырывается из отцовских рук.

— Куда же ты пойдешь? На рынок? На рынке ты вырастешь мужиком! — настаивает отец.

— Оставь ребенка, — отрывает голову от подушки раввинша, — пусть играет! Других радостей у него здесь нет. Так он станет раввином минутой позже!

— Именно из-за этой минуты он может упустить место, — возражает реб Довид, натянуто улыбаясь. — Когда появляется свободная должность раввина, нельзя медлить, иначе место может захватить другой!

— А я и хочу, чтобы он опоздал стать раввином. Пусть будет, кем захочет, только бы не раввином! — она вдруг садится, и ее черные брови над большими глазами гневно сдвигаются к переносице.

Раввину неловко перед белошвейкой, но он боится волновать жену. Ведь доктор сказал, что ей нужен покой. И он повторяет с мольбой:

— Эйдл, Эйдл…

— Да, меня зовут Эйдл, благородная! А я не хочу больше быть благородной, хочу быть грубой! — платок сползает с ее головы, и волосы рассыпаются на подушке, как будто и они взбунтовались против горькой судьбы раввинской жены. Густые блестящие волосы подтверждают, что она намного моложе, чем можно судить по ее измученному лицу. — Когда мама назвала меня Эйдл в память о бабушке, она не знала, сколько горя выпадет на мою долю! Иди, Иоселе, играй, сколько душе угодно! У всех детей сейчас каникулы, так пусть они будут и у тебя.