Читать «Без тринадцати 13, или Тоска по Тюхину» онлайн - страница 53

— Так что ж ты раньше-то!.. Эх!.. Да ведь он же — закрестил дверь!..

Она шмыгает розовым носиком, она покаянно кивает головкой и, тяжело вздохнув, ставит мисочку на холодильник.

И я смотрю на нее, такую другую, совсем непохожую на ту, впервые мною увиденную через волшебные розовые очки, которые, кстати, лежат у меня в кармане, я смотрю на мою теперь уже старомодно амбивалентную и жалость комом подкрадывается к горлу. Ну и гад же ты, Тюхин! — клеймю я самого себя, — ты хоть понимаешь, что ты натворил, сволочь антипартийная?! Ведь это надо же — совратить такого чистого, беззаветно преданного идеям И. В. Левина товарища! И ведь как, чем?!.. Ну ладно бы — той самой штукой, которую тебе непонятно зачем откорректировали. Что ж — сказали бы умные люди, — дело житейское. Любовь, как известно, — зла… Но, Бог ты мой, когда непримиримость к несправедливости, урча и постанывая, меняют на вареную картошечку, пусть даже — в мундирах?! — когда творится этакое!.. Нет, вы представляете: не успеешь погасить свет, чуток пригреться, а она уже вышмыгивает из-под одеяла. Шлепают по полу белые тапочки, клацает дверца холодильника. И вот я слышу чавканье… О-о!.. «Милая, ты что делаешь?!» — «А что же еще прикажешь делать с тобой, Тюхин?! — жру!..»

О несчастная моя жрица, увы, не любви! Это ведь я, выродок, чиркнув спичечкой, зажег ритуальный огонь на кухонном капище твоего пагубного культа! Я, змей-искуситель, сказал: «Хочешь попробовать?». Господи, да разве можно забыть это, по-детски наивное, как привычка дуть в дуло после выстрела: «А это что — съедобно?». — «Это не только съедобно, это очень даже вкусно!» — «Вкусно?! А что такое — вкусно?..» И в ответ — о, Тюхин, Тюхин! — «Это когда тебе хорошо, как Померанцу, любознательная моя…».

Нет, нет мне, мерзавцу, прощения! — патетически восклицает во мне голос Эмского, на что другой мой голос — тюхинский — вполне резонно ответствует: «Да брось ты, Витюша, выябываться! Человеку кушать хочется, вот он и ест, потому как оголодал в этом своем Тартаристане еще круче, чем ты в своей Гайдарии!..». «Таки — нет или таки — да, Финкельштейн?..» — «Таки — йес», — соглашается Давид Шлемович.

— А коли так, тогда вот что я тебе скажу, многоликая моя, — говорю я, вынимая из пальчиков моей ненасытной личиночки двузубую трофейную вилку, — солдатом, лауреатом, конформистом, клятвопреступником, самоубийцей и даже замаскированным под славянофила пархатым жидом — я уже был. Пришла пора испытать на своей, чудом уцелевшей шкуре, участь полтергейста, то бишь — духа, для которого, как известно, даже кремлевская стена — не преграда. Ужасно шумного, между прочим!.. — И с этими словами я, впервые за все эти годы открыто, по-нашему, по-русски — справа налево как читал свой запрещенный Коран дядя Минтемир — перекрестился и, изо всех сил зажмурившись, боднул дурной своей головой неприступную с виду преграду…