Читать «Башня. Коллегия.» онлайн - страница 124

– Нет. Это была посланница Смертоносца-Повелителя.

– Откуда ты знаешь?

– Охотничья сороконожка. Пауки разводят их для ловли кроликов в предгорьях. Их закладывают в норы, а они вытравляют зверьков наружу. Но это была самая крупная из всех, каких я только видел. Впредь перед сном закрывай-ка окно.

– Мне надо уходить из твоего дома. Из-за меня беда может приключиться с другими.

– Об этом перемолвимся позже. Ложись, отдыхай.

Однако усталость уже схлынула. Когда Доггинз ушел, Найл, перед тем как залезть в постель, нацепил на шею медальон. Мозг тотчас пронзил зигзаг боли, раскроив череп, будто тесаком, – да так, что Найл невольно зажмурился и прикрыл рукой глаза. Через несколько секунд боль переплавилась в тяжелое биение где-то в затылке. Найл устоял перед соблазном снять медальон и попытался открыто превозмочь боль, слившись с ней, словно она так же естественна, как удовольствие. Превозмогая, он сделал интересный вывод: медальон-то, оказывается, может усиливать сопротивляемость той самой боли, которую нагнетает. Она нарастает пропорционально сосредоточенности, но вместе с тем нарастает и способность ей сопротивляться. Теперь было понятно, что она является как бы следствием физического опустошения; нападение Смертоносца-Повелителя истощило энергоресурсы организма. Вместе с тем, борясь с собственной усталостью, Найл испытывал некое удовлетворение.

Когда он сконцентрировался, казалось, до предела, боль стала такой свирепой, что на лбу (это чувствовалось) проступили капельки пота, а внутри черепа словно кто орудовал молотом. Но даже и это не затмевало подспудного ощущения силы и возвышенной радости.

И тут, достигнув порога, боль вдруг сама собой превратилась в союзника, приумножив способность самоуглубляться. Найл сидел со стиснутыми кулаками, плотно зажмурясь, чтобы в глаза не проникал свет. Совершенно неожиданно для себя он пересилил боль. Любопытное ощущение: Найл выпрямился, скинув с плеч гнетущее бремя, словно зверь, поднявшийся вдруг на задние лапы. Еще одно судорожное усилие воли, и Найл уже стоит прямо, лишь чуть покачиваясь.

Открыв глаза, он огляделся вокруг. Комната была прежней и, вместе с тем, в каком-то смысле совершенно преобразившейся. Сосредоточенность Найла достигла глубины, какой он прежде никогда не испытывал. Все, на что ни падал взгляд, казалось настолько притягательным, что, наверное, можно смотреть часами, дивясь устройству и принципам действия.

Казалось очевидным, что каждый предмет в комнате таит в себе тысячи значений, которые обычно упускаются из внимания.

Никогда Найл не осознавал так отчетливо свою свободу. Он сознавал, что волен выбирать, в какое именно русло направить работу мысли: то ли припомнить прошлую жизнь, то ли подумать, как быть с пауками, или же настроиться на изучение этого странного, волнующего мира вокруг. Теперь совершенно отчетливо различалось, что человеческие чувства наглухо зашторены, но опять же во власти человека раскрывать и закрывать их по своему усмотрению.

Сфокусировав сознание, с тем чтобы впустить туда побольше света, Найл ощутил волнение, сравнимое с ровным дуновением морского ветра. Граница этого ощущения вскоре раздвинулась фактически до предела человеческого восприятия. Было видно, что ветви дерева за окном принимают ласку рассвета с блаженством сладко жмурящихся котят и что листья не просто шелестят, но и разговаривают на своем языке.